Золотхан Ахильгова с 14 лет осталась без матери, старшей дочерью в большой семье из четырёх братьев и четырёх сестёр. Жили они в селении Черноречье в большой семье Хусейна и Хавы Ахильговых. Домашние заботы, большое хозяйство не дали девочке возможность получить полное образование, но её четырёхклассных знаний хватило на то, чтобы развиваться самостоятельно, читать книги, журналы, стать, как говорится, всесторонне развитой личностью. Она очень интересный собеседник. И мы у неё в гостях за чашкой чая беседуем на разные темы. Но больше всего нас интересует искусство ковроделия, уникальный дар петельчатого вязания, которым она занималась долгие годы.
— Я была ещё ребёнком, когда наблюдала за тем, что делает моя мама (Хава Цурова), — говорит Золотхан. — Как старшей в семье, мне приходилось часто помогать ей. Не скажу, что вот прямо училась всему тому, что она делала. Нет. Я у неё была, скорее, на подхвате. Но всё, что я видела, откладывалось в моей детской памяти очень чётко и ясно.
Я хорошо помню, как женщины валяли шерсть, и мама потом шила из неё национальный ковёр — истинг. Она выстирывала шерсть, потом сушила её, разложив во дворе, чесала и равномерно распределяла, укладывая либо квадратом, либо прямоугольником на полу. Потом долго уплотняла её руками, местами дополняя шерстью. В последнюю очередь брызгала горячим раствором, состав которого я не могу сказать. Затем уже звала в помощницы взрослых женщин, в зависимости от размера ковра — одну, двух или трёх. Они вместе плотно скручивали этот коврик и сидя на полу, раскатывали получившийся вал. Таким образом, уплотняли шерсть и выделывали из него тот самый войлок. Потом из этого войлока мама шила истинги, накладывая трафарет, вырисовывая разные узоры.
Шерсть мама красила в разные цвета. Из чего какие цвета, не могу сказать. Но я запомнила два распространённых варианта покраски: отваром из зелёных ореховых шкурок и луковой шелухи. Ореховые шкурки она заготавливала заранее, специально для этого. Сушила их осенью под навесом и подвешивала в чулане. Цвет получался от золотисто-шоколадного до насыщенного коричневого. Из отвара луковой шелухи получала оранжевый цвет. Я вот по той же инструкции делала цвета от оранжевого до тёмно-коричневого, включая и серый. Смешивала их в разных концентрациях и получала нужный результат. Экспериментировала по-всякому.
Я успела получить от мамы и несколько уроков вязания. Научилась главному — набирать петли. А потом, в свободные минуты, методом проб и ошибок училась вязать спицами, потом научилась крючком. Стала понемногу шить на маминой машинке — себе, младшим сёстрам, братьям. Получалось неплохо. Наверное, сказывались гены.
Искусству петельчатого ковроделия я научилась после замужества, когда с семьёй переехала в посёлок Прогресс Ростовской области. Мне было в то время 25 лет. Это 1975 год. Как-то, проходя мимо соседнего дворика, я заметила женщину за вязальным настольным станком. Это была соседка Нина, очень добрая и отзывчивая женщина. Мне стало интересно научиться этому искусству. Занятие оказалось очень увлекательным, но далеко не простым. Я не сразу освоила технику и секреты вязания. Но надо сказать и о моей крайней занятости в то время. Я работала в магазине, у меня было трое детей мал мала меньше, к тому же большое хозяйство — козы, индюки до 150 штук, большой огород. Как вспомню, думаю, ну как же я со всем этим справлялась?
Вязка, которой я научилась, в те годы была криком моды. Мы её так и называли «Русская красавица». Вскоре я купила себе станок и стала обшивать себя, свой дом, своих родственников — занавески, накидки, скатерти.
Научилась я в те годы вязать и из козьего пуха. Купила козу альпийской породы. Она мне за три года дала приплод — шесть козочек. Вот я снимала с них пух в конце февраля, в сезон, когда они начинают линять. Пух поднимается от кожи на пять-шесть сантиметров. Снимаешь аккуратно, словно на музыкальном инструменте играешь. Затем специальными щётками делаешь из пуха однообразную массу, потом уже работаешь на электрической прялке. Так нить получалась гораздо тоньше и ровнее, да и прялась быстрее, чем традиционной народной прялкой. Вязала всё, что можно было: пуховые платки, носки, кофточки и многое другое.
А рисунки сама придумывала. Или увижу на ком-нибудь платок с красивой вязкой, или, проходя мимо чужого окна, тюль с красивым рисунком и бегом домой, пока еще свежа память. Нанесу его на тетрадный листок в квадратиках крестиком, а потом вышиваю. Это всё было интересно и заманчиво.
— Вся школа, девочки, педагоги любовались моей кофтой, связанной Золотхан, — вступает в разговор ее сестра, известная поэтесса Зарета Ахильгова. — У меня она сохранилась и по сей день. А платок, связанный вот уже 30 лет назад, я ношу до сих пор. Как, впрочем, и платок, связанный крючком нашей мамой, в котором она, кстати, вышла замуж за моего отца.
Как только Зарета заговорила о мамином платке, в разговор вступает старший брат Джемали Ахильгов.
— Руки матери спасли нашу семью от голода в буквальном смысле, — говорит он. — Чего только она не умела делать. Помню, из вагона по дороге в Казахстан отец дважды выкидывал её швейную машину «Зингер», считая её лишним грузом. Мама плакала, причитала, спрыгивала с поезда и подбирала ее. А там, в ссылке, шила на ней платья, костюмы, умудрялась делать из разных кусков обувку, обменивала это на еду, на одежду детям, и так выходила нас всех.
Но продолжим тему о коврах. Золотхан очень хотелось связать ковёр «Русская красавица». Она понимала, что работа трудоёмкая и объёмная. Но это её не пугало.
— Вяжем ковёр нужных размеров, — продолжает она свой рассказ, — потом переворачиваем его и натягиваем во все стороны на своеобразные большие пяльцы, сделанные из досок. Срезаем с обратной стороны нитки ровненько, лезвием. Нина помогала мне в этом деле. Её уже давно нет в живых, но в моей памяти она осталась светлым человеком. Большое спасибо ей за всё. Потом щёткой долго тщательно растираем, пока поверхность не станет гладкой и блестящей. Она прямо на глазах начинает блестеть. Нитки я брала полушерстяные, специально для ковров. Они были в продаже в Волгодонске, в Цимлянске. Кстати, там был богатый цех. Цимлянские ковры в те годы очень славились. И вот я связала три ковра «Русская красавица». Один, самый большой, был размером 2,5 на 2 метра, и два поменьше — 1,5 на 2 метра.
Когда по семейным обстоятельствам мне пришлось срочно возвращаться на родину, а это было накануне событий осени 1992 года в Пригородном районе Северной Осетии, большую «красавицу» я взяла с собой. Но она осталась вместе с другим нажитым имуществом в посёлке Карца. Его унесли мародёры. А два других ковра, что остались в Прогрессе, дом ведь мы ещё не продали, тоже унесли, воры, как говорится, в неизвестном направлении. Уж больно они были хороши! Наверняка ими пользуются те, кто успел их, так или иначе, приобрести. В этих коврах осталась вся теплота моих рук и частица моей души. Быть может, она наполнит их сердца человеколюбием. Лишь эти мысли и утешают. Но с тех пор за такую объёмную работу я больше не бралась. Сначала всё некогда было, потом эти потрясения, да и руки опустились, а сейчас здоровье не позволяет.
Сегодня век высоких технологий. Всё делают на компьютерах, сверхмашинами. Но ничего не заменит то, что сделано руками, где в каждую петлю, в каждый орнамент ты вкладываешь свою душу, теплоту своего сердца, своих рук, долго и настойчиво выводишь рисунки и радуешься полученному результату, словно на свет появилось что-то новое, одушевлённое. Эти волнения передать невозможно. Надо их прочувствовать самому, ощутить, какое это очарование, какое блаженство!