Диба Ахмедовна Додова-Чертоева родилась в 1936 году в селении Пседах. Замужем за односельчанином — Ахмедом Чертоевым. Родила и вырастила восьмерых детей. Работала до пенсионного возраста в колхозе. Имеет многочисленные благодарности и награды. Но самое её большое достижение — это семья: дети и внуки, уважающие и чтущие свои корни, традиции и культуру своего народа.
Мы в гостях у Чертоевых. Здесь сегодня шумно и весело, приехали дети и внуки Дибы, которая, несмотря на возраст, полна оптимизма и жизнелюбия.
Для беседы мы расположились в уютном уголке, рядом с рукотворной альпийской горкой, где по камням стекает струйка воды, создавая ощущение лёгкости и свободы. В добром и открытом взгляде моей собеседницы я уловила некую радость от того, что нам предстоит пройти её жизненный путь заново — от беспечного детства, по неповторимой молодости, по будням, тревогам, радостям сегодняшних дней.
Есть в рассказах наших стариков одна особенность. Они начинают своё повествование с события, которое невозможно стереть из их памяти или обойти стороной. Это поколение пережило нечеловеческую по своему содержанию, сути и исполнению сталинскую депортацию. Благо, в нашем случае сегодня меньше трагизма. В силу возраста, восьмилетняя Диба не осознавала масштаб этой трагедии, а в ссылке семью Додовых судьба свела с добрыми людьми, благодаря чему их миновали горести и страдания, которые пришлось испытывать многим семьям депортированных.
— Из своего детства я мало что помню. Только что игры в самодельные тряпичные куклы, догонялки и прятки. Хотя были и обязанности — присматривать за младшими братьями и сестрами, помочь маме по хозяйству. А то, что случилось ранним утром 23 февраля 1944 года, помню отчётливо, но воспринималось это мной, как ожидание чего-то нового, интересного. Это свойственно детям.
Помню, как с раннего утра нас разбудили солдаты, отца забрали и двое солдат стали подгонять маму, чтобы она скорее собирала вещи. Мама плакала и причитала. Мне же было непонятно, что происходит, зачем вдруг мама выпустила на свободу нашу живность, которую до этого держали в загоне. Почему все взрослые плакали. Вопросов было много по всем этим «непоняткам». Но была и радость от того, что нас повезут, ну, то есть покатают, так по-детски я это понимала, на студебекере, который ждал нас, чтобы отвёзти потом на железнодорожный вокзал в Грозный.
Радость не проходила и в товарном вагоне, — смеется Диба, прищурив свои морщинисто-лучистые глаза, — куда нас просто загнали. Нас, детей, там оказалось больше, чем взрослых. Только в нашей семье было восемь погодок. Радовал нас стук колёс, и то, что вагон раскачивало. Когда поезд останавливался на станциях, мы весело, дружно подталкивали его ногами, чтобы разогнать опять. А мама ругала, призывала к совести, но нам горе было непонятно, нам было просто весело.
Всей глубины этой трагедии мы не осознавали, и даже слёзы и плач взрослых никак не заставляли нас задуматься над тем, что наш народ постигло большое горе. Главное, рядом были отец и мать, и мы, пусть и не досыта наедались, но голодными не были. А условия пребывания нас поначалу не беспокоили, пока нам всё это не приелось.
Привезли нас в Иртышский район Павлодарской области. Помню свои первые впечатления: большой снежный сугроб, который на деле оказался жилищем, заваленным снегом. После товарного вагона, в котором мы ехали более десяти дней, и трёхчасовой езды на морозе, на открытых санях, землянка, в которой нас разместили, нам показалась очень даже уютной, хотя спали мы на полу, набив наматрасник соломой.
Жили мы там недолго. Председатель колхоза — дядя Вася, проникся пониманием и заботой к нашей многодетной семье и старался нам всячески помочь. Как потеплело, он выделил нам дом рядом с мельницей и туда же пристроил на работу отца. Так что зажили мы в достатке.
В сутки отцу давали большой лаваш, а по пятницам небольшой мешок муки. Помню, каждый день к нам приходили с чашкой в руках не только вайнахи, но и представители других депортированных народов. И мама никогда и ни в чём им не отказывала. Она вообще была очень добрая и необыкновенно щедрая женщина. «Людям тяжело, они голодают, — говорила она, — не всем так повезло как нам».
Осенью Дибе было уже девять лет. По настоянию того же дяди Васи она пошла в первый класс.
— Во второй класс меня уже не пустили, — вспоминает бабушка. — Отец решил, что с девочки этого образования достаточно. Так считали многие наши мужчины в те годы.
— Баб, — вступает в разговор внучка Дали, которая всё это время молча слушала воспоминания бабушки, — а расскажи про свою награду за хорошую учёбу, — и сама же, опережая её, эмоционально начинает пересказывать, как учительница в конце года за хорошую успеваемость дала «бабе» сахар в спичечном коробке. И как она пила чай только с этим сахаром, пока он не закончился, и ни с кем не хотела делиться, считая его «заработанным» честным трудом.
— Да, — смеется бабушка Диба, — я им нет-нет рассказываю свои истории из детства. Помнит. Было такое. Никому свой сахарок не давала. Он мне казался особенным, вкусным. Правду говорят, что заработанный своими руками хлеб — сладок по-особенному.
Ну, вот на этом моё образование светское и окончилось, — продолжает она, — однако науке ведения домашнего хозяйства нас мама готовила по всем правилам. Девочкам ясно давали понять, что мы будущие жёны, снохи и мамы, закладывая в эти понятия много смысла. Нас учили правилам хорошего тона — как себя вести в доме, на улице, перед гостями. Как стоять, говорить, когда и как смеяться, как встречать и провожать гостей. Нас учили стирать, готовить, убирать и многому такому, что могло подготовить девочек к будущей семейной жизни.
В депортации, в колхозе, где жила семья Додовых, было всего восемь семей вайнахов, остальные были казахи, немцы, русские и т. д. Чеченцы и ингуши жили как одна большая семья, делили и горести и радости пополам. В сезон полевых работ они каждый вечер устраивали «ловзар» (лезгинку), куда приходили после тяжёлого дня отдохнуть, развеяться, а заодно и присмотреться друг к другу молодые люди со всей округи.
Знакомства, происходящие здесь, часто оканчивались созданием молодой семьи. Так получилось и с Дибой Додовой. Двоюродный брат познакомил её на этом мероприятии с будущим супругом — Ахмедом Чертоевым, и тут же спросил ее, согласна ли она выйти за него замуж. Юная красавица, которая и глаза-то не смела поднять на джигита, покраснела, засмущалась от столь неожиданного предложения, но ответила так, как подобало благовоспитанной девушке: «Я последую решению своего отца».
А отец решил, что замуж ей хоть и рановато, но в самый раз. Вдруг приглянётся девушка кому-то постороннему и, не ровен час, пропадёт. Хотя хотел он, конечно же, видеть в качестве жениха для своей дочери представителя своей национальности, но говорить об этом не приходилось. Ингуши и чеченцы и так близкородственные народы, сблизились ещё больше за годы депортации, вместе переживая горе и радости. К тому же Чертоевы были выходцами из его же родного села — Пседаха, и речь шла о достойном парне из хорошей семьи.
Началась новая жизнь пятнадцатилетней Дибы. Трудности были как у обычной снохи — всем услужить, всем угодить, рано вставать, готовить, стирать. Ничего такого, что могло бы сломить или испугать нашу героиню. Семья, в которую она попала, была хорошая, муж — внимательный, заботливый, но строгий и требовательный, одним словом — настоящий кавказский мужчина.
— Он был хорошим семьянином, — рассказывает Диба, — любил работать, да и повеселиться был не прочь. Люди его уважали за спокойный нрав. Он не любил скандалы, ни дома, ни на улице. Детей воспитывал примером, в лучших национальных традициях, прививал им уважение к старшим, любовь к труду. Так и жили.
На родину, в родное село Пседах (Дулка), откуда родом были семьи Чертоевых и Додовых, молодая чета вернулась в 1957 году, сразу же после снятия с депортированных запрета о возвращении в родные сёла. С тех пор они и живут в этом доме, облагораживая своё гнёздышко, рядом с сыновьями родных братьев Ахмеда Чертоева, который умер в 1995 году.
Жизнь была, конечно же, не легкой. Работала Диба в колхозе, держала домашнее хозяйство: коров, бычков на откорме, индюков — полное подворье, большой огород. Надо было и за детьми присмотреть: кого в школу собрать, уроки проверить, кого в люльке укачать, готовить-убирать, гостей встречать-провожать, огород полоть, да урожай собрать хороший, чтобы излишки на рынке сбыть и прикупить кое-что детям и по дому. Забот через край! И всё проходило через её хрупкие женские руки. Конечно же, не без помощи отца семейства. И так по кругу, каждый год, пока дети не подросли и не стали им настоящей опорой.
— Сегодня у каждого своя семья, каждый занят своим делом, — говорит Диба. — Вот гляжу на детей своих и радуюсь, что они могут дать своим детям больше, чем мы. Времена изменились. Стало легче жить. Внуки, вон, учатся, работают врачами, юристами, учителями. В наше время дать образование было не всем под силу. Но благо дети мои своё достойное место в жизни заняли.
Дети и внуки Чертоевых живут и работают сегодня в Ингушетии, в соседней Чечне, по всей России, в том числе и на далёком Севере. Но они всегда рядом, всегда на связи благодаря современным технологиям. О себе никто из них не даёт забывать, а летом, в сезон отпусков, все стараются собраться в доме у своей любимой бабушки и мамы Дибы.
— Я им говорю, где бы вы ни были, оставайтесь людьми, помните, кто вы и откуда родом. Это то, к чему мы стремились и ради чего жили, — заключает в конце нашей беседы «нани» (бабушка) Диба, у которой, как говорится, лицо в бороздках, серебро на висках, а глаза сохранили ещё тот задор молодости и жизнелюбия.