«Рану, нанесенную Родине, каждый из нас ощущает в глубине своего сердца».
В. Гюго
23 февраля 2021 года исполняется 77 лет со дня величайшего преступления, совершенного против нашего народа. На рассвете холодного зимнего утра, в День Рабоче-крестьянской Красной армии СССР, весь наш народ по преступному приказу «отца народов» И. В. Сталина был выслан в Среднюю Азию и Казахстан.
Это было беспрецедентное преступление, которое не имело аналогов в мировой истории. Целый народ, внесший выдающийся вклад в завоевание, становление и защиту советской власти, а также в борьбу против фашистской Германии, по ложному обвинению в «измене Родине» был насильственно депортирован со своей исторической родины на полное вымирание. В результате чего от голода, холода и болезней погибла почти половина населения.
Проходят годы, десятилетия, один за другим покидают этот мир все те, кто видел эти страшные злодеяния, кто был непосредственным очевидцем и испытал на себе все эти сталинские преступления. Но настоящая правдивая история обо всех преступлениях сталинизма все еще не написана, что, безусловно, является очень большим упущением наших ученых, историков. Этот вопрос нельзя откладывать в долгий ящик. Так считает и наш сегодняшний собеседник, который на себе испытал все ужасы сталинского тоталитаризма.
Алаудину Идрисовичу Костоеву было 14 лет, когда по решению Правительства СССР весь ингушский народ был депортирован в Казахстан и Среднюю Азию. Много воды утекло с тех пор, но 91-летний старец и сегодня хорошо помнит эти дни, хотя рассказывать об этом не может спокойно, без содрогания в голосе...
К моменту объявления ингушей и чеченцев врагами народа отца у нашего героя уже не было в живых. Мать Алаудина одна поднимала большую семью, которая состояла из шестерых детей. Алаудин был самым младшим из них. Но, несмотря на это, он был настоящим помощником для мамы, ведь работы по хозяйству у сельских жителей всегда было хоть отбавляй.
«Разговоры о том, что наш народ выселят, шли ещё задолго до начала операции, — вспоминает Алаудин Идрисович, — некоторые верили в это, а некоторые говорили, что такого просто не может быть! Как можно выселить целый народ? — недоумевали многие и не верили своим глазам, когда это всё же случилось».
Из подробного, очень эмоционального рассказа Алаудина Костоева мы узнали, что за несколько дней до начала операции в доме Костоевых в селе Гамурзиево собрались офицеры и местные авторитеты со старейшинами села, примерно 12-13 человек, которые очень долго разговаривали в отдельной комнате.
«В отличие от многих соседей, наша семья всегда жила в достатке, — говорит Алаудин Костоев, — поэтому председатель сельсовета и привел именно к нам таких высоких гостей. Моим старшим братом для них был накрыт большой хлебосольный стол. За время нахождения у нас в доме этот полковник несколько раз отлучался и каждый раз говорил, что ездил в Назрань встречать высоких чинов из Москвы. Нам, подросткам, конечно, интересно было, о чем они говорят, но они сидели в гостевой комнате, и нам туда не велено было ходить».
Старший брат Алаудина, Али, хорошо понимал по-русски, он ещё до высылки работал в местном совхозе бухгалтером. Позже он не удержался и рассказал своим родным короткий разговор, который состоялся между ним и этим русским полковником. В ответ на вопрос Али: «А правду ли говорят люди, что ингушей выселят?», глядя на накрытый стол, слегка поддатый, наемный офицер советской власти, который был заслан на Кавказ для уничтожения целого народа, произнес такие слова: «Хорошо вы нас встречаете, угощаете, как самых дорогих гостей, но это ваше гостеприимство не может стать помехой для выполнения важной политической задачи, которая навсегда лишит вас родины. Поэтому вы должны понять, что я не должен допустить слабину и обмануться вашим человеколюбием».
Услышав такие страшные признания военного чиновника, Али начал потихоньку подготавливать своих домочадцев: маму попросил собрать по дому всё самое ценное, которое может пригодиться в дороге и на новом месте, а младших братьев и сестер заставил упаковать в мешки нескоропортящиеся продукты питания.
Ждать обещанного пришлось недолго: рано утром на рассвете 23 февраля в дом Костоевых тоже постучали. К счастью, им попались такие солдаты, которые с пониманием относились к создавшейся ситуации и позволили им взять побольше еды. Как оказалось, мама Алаудина умудрилась приготовить и взять с собой муку из прожженной кукурузы, которая в непредвиденной дальней дороге в Сибирь спасла не одну человеческую жизнь. Имелся в продуктовом арсенале семьи Костоевых и мёд собственного производства и туша одного барана, которого они наспех зарезали, а также большое ведро семечек подсолнуха. И вся эта заготовка была на совести матери Алаудина, которая хорошо понимала, какая несладкая судьба ждет их впереди.
«Многие наши сельчане, которые просто не верили слухам и разговорам о выселении, естественно, не были готовы к такой развязке и поэтому впроголодь собрались в дорогу, — рассказывает Алаудин, — но с теми людьми, которые оказались с нами в одном вагоне, мы поровну делили хлеб и соль. Вот такая сердобольная у нас была мама».
Сорок человек, которые долгие 18 дней ехали с Костоевыми в одном товарном вагоне, привезли в районный центр Кустанайской области Казахстана, где были золотые рудники. Многие люди из ссыльного контингента, обманываясь тем, что в шахтах хорошо платят, отправлялись туда и спускались под землю. Но они долго не выдерживали: от нехватки кислорода многие умирали сразу, а другие — чуть позже. Мама Алаудина была очень смышлёная женщина и, как бы ни уговаривали её сыновья, она ни одному из них не дала разрешения работать на шахтах. «Это верная погибель», — говорила она и этим, может быть, и спасла жизни своих детей.
Спустя какое-то время семью Костоевых повезли в поселок Забеловка, и можно сказать, что им крупно повезло, потому что они оказались в помещении, где располагался сельский совет.
«Как сегодня помню эту большую печь, которая горела в здании сельского совета, — говорит Алаудин Идрисович. — А это по тем временам было большое благо, ведь большинство людей в ссылке умирали от холода».
Но держать семью депортированных в новом здании сельсовета долго не стали: их вскоре перевезли в другое место, затем много раз не по своей воле им пришлось менять место жительства.
Если говорить о местном населении, которое преднамеренно было напугано действующей властью, что в Казахстан и Среднюю Азию везут головорезов и бандитов с Кавказа, то надо признать, что в первые месяцы ингушам и чеченцам было очень трудно войти в доверие к коренным жителям, которые опасались за свои жизни. Но вскоре и они поняли, что вся эта дешёвая пропаганда сталинско-бериевской политики не что иное, как специально продуманная авантюра, направленная против собственного народа.
«Казахи — сами по себе народ дружелюбный, — говорит Алаудин, — но встречали они нас не с распростертыми объятиями. А в первое время многие боялись даже попадаться нам на глаза, потому что слава о переселенцах шла, прямо скажем, дурная. Но спустя какое-то время люди всех национальностей, которыми был напичкан Казахстан, поняли, что глубоко ошибались в ингушах и чеченцах, и стали помогать нам, чем могли».
По прибытии на место ссылки старший брат Алаудина устроился в колхозе бухгалтером. Он, как упоминалось выше, к тому времени был уже специализированным работником учета и поэтому сразу же нашел себе применение.
Второй брат тоже вскоре смог трудоустроиться на мельнице. По тем временам это можно было назвать большей удачей, которая, в принципе, и помогла спастись от голода не только членам семьи Костоевых, но и всем родственникам поблизости.
Сестры Алаудина тоже не сидели без дела: они были воспитаны матерью в строгости и умели делать всю работу по дому. Кроме этого, девушки умели вышивать, шить и рукодельничать.
Одним словом, семья Костоевых, в отличие от многих своих соотечественников, неплохо пристроилась и на новом месте, хотя тяга к родине и тоска по ней не покидала их никогда.
В 1945 году Алаудин пошел учиться в поселковую семилетнюю школу, а выпускной восьмой класс окончил уже в районе.
Ещё во время учебы в семилетке Алаудин выделялся среди своих сверстников усердным трудолюбием и способностями в учебе. Понимая незавидное бедственное положение ссыльных, председатель местного совхоза, заприметив бойкого подростка, предложил ему организовать бригаду из таких же молодых ребят, чтобы полоть пшеницу и другие озимые культуры. Платил председатель в основном трудоднями, а иногда давал и деньгами. И всегда хвалил своих работничков, особенно выделял бригадира.
«Вы думаете, почему председатель совхоза предложил мне подрабатывать в свободное от учебы время? — спрашивает Алаудин. — Ведь в станице, где мы жили, много было таких же подростков! Но не все были такие же крепкие и сильные. К тому же я с детства был приучен трудиться на земле, поэтому и зимой и летом я находил чем заниматься, и никогда не боялся работы, какой бы тяжелой она ни была».
После окончания восьмого класса директор местного управления МТС пригласил Алаудина и вместе с ним ещё одного чеченца для беседы, и предложил им поступить на курсы механиков. Но даже во время учебы молодые люди успевали подрабатывать и тем самым помогали своим родителям.
Имея в кармане документ об окончании специальных курсов механиков, перед Алаудином были открыты все возможности работать на различных сельскохозяйственных машинах. За такую работу очень хорошо платили, к тому же Алаудин Костоев систематически выполнял и перевыполнял плановые задания по уборке урожая.
Но на этом останавливаться молодой человек не стал: по своему собственному желанию он спустя некоторое время окончил курсы шоферов и несколько лет отработал на большегрузной машине.
Затем была учеба в техникуме на бухгалтера, но это уже случилось на родине, когда они одними из первых вернулись на Кавказ. Женился Алаудин ещё будучи в ссылке, там же родились у них двое старших детей.
«За год или два до смерти Сталина депортированные граждане заметили, что по отношению к ним законы и требования властей стали более лояльными, чем прежде, — вспоминает Алаудин Идрисович. — Эти политические «потепления» мы связывали с надеждой, что Сталин наконец-то отменит свой указ, извинится перед невиновными народами, и ингуши смогут вернуться домой. Но судьба распорядилась по-другому. 5 марта 1953 года мы с моим другом чеченцем ехали на поезде к родственникам, когда на весь состав прозвучала эта долгожданная весть о смерти «отца всех народов». Среди пассажиров начался настоящий хаос, и надо сказать, что люди по-разному отнеслись к этому известию. К нашему удивлению, местные, особенно русские, плакали и сильно горевали, а вот ссыльные испытывали нескрываемую радость. Вот тогда старики уверенно начали говорить, что с нашего народа обязательно снимут это позорное клеймо, и мы вернемся к своим родным очагам».
Глотая нахлынувшие слезы, старец продолжает: «Я, наверное, не смогу передать словами, с какими чувствами и радостью ингуши восприняли долгожданную весть о том, что кавказские народы могут вернуться домой, но я могу сказать, что более приятной вести я в своей жизни больше не получал! Эта новость мгновенно облетела все районы обитания чеченцев и ингушей, и люди спешно начали собираться на Кавказ».
Надо сказать, что кроме одного дяди по отцу, семья Костоевых никого из родных не потеряла в ссылке, и это было большое везение и удача.
По приезде домой в родное село Гамурзиево члены семьи Костоевых, как и все ингуши, наткнулись на чужих людей, которые не хотели по доброй воле освобождать дома для законных владельцев. Они были больше чем уверены, что ингуши больше никогда не вернутся на Кавказ, поэтому по своему переделали сельский быт, содержали свиней, тогда как по мусульманским обычаям этого делать было нельзя. Но постепенно возвращавшиеся ингуши на правах коренных жителей быстро исправили ситуацию.
По рассказу нашего собеседника, реабилитированным в первое время было очень трудно: не было работы, и многие не знали, чем заняться. Но это была родина, с которой они были в разлуке долгих 13 лет. И это чувство помогало им противостоять некоторым трудностям, хотя более половины ингушей не смогли вернуться в свои родные дома и вынуждены были искать себе новое пристанище.
Первым делом Алаудин взялся за продолжение обучения в среднем специальном учебном заведении и вскоре стал дипломированным бухгалтером. Без труда смог устроиться на работу в бухгалтерию совхоза «Назрановский», где он в общей сложности проработал около тридцати лет.
И за время нахождения в ссылке, и здесь, на родине, А. Костоев неоднократно награждался высокими правительственными наградами и грамотами за ратный и добросовестный труд во имя процветания Отечества. А после выхода на пенсию стал заниматься внуками. Часто собираясь с родными и близкими за столом, Алаудин рассказывает им о тех суровых днях переселения, когда людям было неоткуда ждать помощи. И всегда настаивает на том, чтобы будущие поколения людей знали и помнили об этом.
«Такое нельзя забыть и предавать забвению, — говорит Алаудин, — и надо сделать все возможное, чтобы эти черные дни февраля 44-го никогда больше не повторились».
Достигнув преклонного возраста, Алаудин Костоев не стал обузой для своей семьи: сегодня он уважаемый отец и знатный прапрадедушка. И самой большой наградой в жизни он считает благополучие его родных и близких, которые являются для него оплотом и отдушиной. Единственное, о чем мечтает дедушка Алаудин, чтобы он смог при жизни увидеть, как одну из сельских улиц назовут именем его прадеда Костоева Эда Ковторовича, примерно 1842 года рождения, который славился известным религиозным деятелем и самым первым из числа ингушей пешим маршрутом совершил хадж в Мекку. Что ж, будем надеяться, что органы местного самоуправления найдут возможности осуществить желание уважаемого старца.
Сколько ни в чем не повинных чеченцев и ингушей было уничтожено за годы репрессий, сегодня невозможно подсчитать. И. В. Сталин распоряжался жизнями и судьбами миллионов граждан Советского Союза как своей личной собственностью. И подтверждением сказанному служит его очень долгая кровавая политическая жизнь — с 1922 по 1953 гг., на протяжении которой он уничтожил, по подсчетам профессора Курганова, 66 миллионов граждан Советского Союза.
Видимо, тогда Сталин и в мыслях не мог допустить, что придет время, когда достоянием общественности станут совершенно секретные и не подлежащие публикации архивные документы, рассказывающие о страшных преступлениях его окружения. И что его деяния будут осуждены всем цивилизованным мировым сообществом.
Но такое время наступило. И все мы — ныне живущие и здравствующие — должны сделать всё возможное, чтобы такая горькая и трагическая история не повторилась вновь.