Жить по совести

Хусейн Харсиев — участник строительства Малгобекской оборонительной линии

Наступление противника на Малгобек было встречено населением массовым строительством оборонительных сооружений от Терского хребта до Сунженского. Нефтяники вместе с жителями Малгобека, прифронтовых сел Сагопши, Инарки и Пседах а также жителей Пригородного района принимали активное участие в создании оборонительных сооружений. В начале августа 1942 года работы были завершены.

В газетах писали тогда о тех событиях: «Около двух тысяч колхозников Пседахского и Ачалукинского районов сооружали противотанковый ров, эскарпы и траншеи южнее Малгобека — под обстрелом дальнобойной артиллерии и авиации. Но никто не оставлял работы. Жители отдавали все свои силы и энергию укреплению обороны Малгобека».

Хусейну Саадуловичу Харсиеву уже 91-й год. Совсем недавно он ездил сам за рулём, занимался активно пчеловодством и старался посещать все мероприятия, будь то свадьба, похороны или сход общественников. Но годы уже не те. Он чаще дома в кругу своих заботливых домочадцев.

— А сколько раз жизнь вела меня по лезвию ножа, — смеётся он и вспоминает, как подростком рыл окопы под Малгобеком, а после сражения собирал останки воинов. — Мужчины из села, а было их мало, в основном все на фронте, и мы, подростки. Погибших было много. Порой они лежали кучами, один на другом. Мы на повозках собирали останки солдат и свозили их в одно место для захоронения в братской могиле. И вот в один день со мной произошёл такой случай. Моя лошадь копытом зацепилась за проволоку. Я, было, хотел рвануть коня, но тут бывалый солдат, перегородив ей путь, подхватил резко удила и аккуратно освободил лошадь от минного заряда. Так я впервые лицом к лицу столкнулся со смертью. Поле было заминировано. Но мы продолжали колесить по нему. На моих глазах подорвались двое жителей Пседаха. Были ещё подобные потери среди мирного населения. И мы на своём пути встретили ещё не одну мину. Но уже были осторожней. Делали на этом месте метку для идущих следом за нами и шли дальше.

— А не страшно было вот так идти рядом со смертью? — интересуюсь я у него.

— Да не помню уже. Как-то не задумывался тогда. То ли молодые, не думали, что смерть нас может настигнуть вот так вот, на поле, где мы бегали босыми мальчишками. То ли потому что смерть в то время ходила рядом. Хотя, скорее всего, успел в тот момент преодолеть страх.

В той операции были задействованы мальчишки из округа для поиска на полях немецких блиндажей. Мы искали и собирали трофейное оружие. Конечно же, этой операцией руководили военные, и взрослые тоже сопровождали нас.

Помню, заходим в красиво отделанный блиндаж. Здесь, без всякого сомнения, заседало военное руководство. Полы и стены были деревянные. Порядок и чистота вокруг. Видно, что немцы ничего не успели с собой прихватить. На стене было развешано разного вида оружие, карманные часы и всякая привлекательная мелочь. Я сразу же потянулся к карманным часам, что висели на гвоздике. Но дядя, который был с нами за старшего, предупредил, что вещи могут быть заминированы.

Мы посмотрели на всё это любопытными глазами и ушли. Дядя отметил точку на карте и передал сведения военным. Затем, как я понимаю, шло, скорее всего, разминирование и изъятие. Но без нас. В те дни я лично обнаружил на поле три погреба с оружием. За это был отмечен на сборе председателем села особой благодарностью.

Рос Хусейн активным, исполнительным мальчиком. Учёба в восьмилетней школе селения Базоркино, где он жил, давалась легко. Он был школьным общественником и пользовался уважением среди ребят и преподавателей.

— Помню, на большой перемене мы устраивали лезгинку. Организатором директор ставил меня, потому что знал, что порядок будет обеспечен. Тогда и молодёжь была другая, более организованная, более ответственная. Слушались главного безоговорочно. Как прозвенит звонок, быстро расходились по кабинетам. Драки бывали, но после уроков, за школой.

А в феврале 1944 года его, как предателя Родины, депортируют в Казахстан. Но он говорит об этом бегло, посмеиваясь, не хочет бередить раны. Но вот весть о победе он встретил за тюремной решеткой.

— Предчувствие окончания войны уже витало в воздухе. Но сообщение о победе я получил уже в тюрьме. Сразу же скомандовали всеобщий подъем. Как сейчас помню эту картину: всеобщее ликование, объятия и стрельба в воздух. Каждый был рад, но каждого удручали тюремные застенки. Особенно меня, который сидел ни за что.

А дело было так. Председатель колхоза, это было уже в ссылке, зная, что я не откажу, ночью в буран попросил меня отвезти зерно в соседнее село на мельницу. К несчастью, ко мне подсели два знакомых односельчанина. У них оказалось с собой украденное посевное зерно. Меня, ничего не подозревавшего, связали вместе с ними и поволокли. Ни свидетельство председателя колхоза, ни доводы односельчан мне не помогли. Десять лет без вины виноватый отсидел за решёткой. Много чего повидал и пережил. Досыта никогда не наедался. Кожа на плечах от тяжёлых брусков раздиралась до крови, а на следующий день приходилось их таскать по свежим ранам.

После семи лет работ мой организм стал сдавать. Я не видел другого выхода, и решил поговорить с начальником смены. «Павел Макарыч, — говорю я, — я рано повзрослел, с годовалого возраста рос без отца. Мать одна воспитывала двух сыновей, надеясь, что мы будем ей опорой. Чем мне только не приходилось заниматься в жизни. Я работы не боюсь. Но вижу, что силы покидают меня. А быть уркой не хочу. Дай мне работу полегче, чтобы живым, здоровым и честным вернуться отсюда домой».

Он ко мне относился с уважением, знал, что если я прошу, то есть на то причина. Я никогда не искал лёгких путей. Через три дня меня перевели на должность диспетчера смены. Когда я услышал об этом, — смеётся дед, — я такую лезгинку отплясал, что начальник смены, похлопав меня по плечу, сказал: «По тебе не скажешь, что ты болен». Но этот перевод был моим спасением. Это я уже потом узнал, почему стал так сдавать в то время. У меня начался силикоз лёгких.

Освободился я досрочно, после смерти Сталина. Но тут же завербовался и продолжил работу. Перевёз мать на новое место жительства. Старший брат в то время уже был женат и имел свою семью.

Когда врачи обнаружили у меня силикоз, не стал медлить. Решил вернуться на Кавказ. Здесь и родина, и воздух чище. Село Базоркино уже было переименовано в Чермен. В родные дома нас не впустили. Начальник милиции на грузовой машине с парой десятков солдат выпроводил нас с детьми и со всем нашим скарбом за черменский перекрёсток аж четырежды! Мы с братьями поехали во Владикавказ, в обком партии. Заведующий орготделом Беляев заступился за нас. «Живите, но только в пустых домах, — сказал он. — Они не посмеют вас больше трогать. Но попробуйте без инцидентов. Я ведь тоже на птичьих правах». Так мы здесь и остались.

К тому же нам помог автомобиль «Москвич», на котором я приехал из Казахстана. Машина по тем временам была роскошью. Она спасла нас от многих бед и проложила нам путь во многие кабинеты. Тогда у председателя колхоза Попова была только грузовая машина и та постоянно на ремонте. А я всегда рядом, готовый любому прийти на помощь.

Да, многое успел повидать и испытать в своей жизни Хусейн Харсиев. «Если не подорвался на мине в Малгобеке, не умер в тюрьме, значит, я был нужен на земле», — говорит он.

Сегодня Хусейн Харсиев живёт в кругу своей большой и дружной семьи. Рядом с ним дети, внуки и правнуки. Он своей жизнью, своим мужеством и достоинством показывает нам пример для подражания. И кто, если не он, не его жизнь, научит нас, идущих следом, ценить мирное небо, верить в дружбу и жить по совести.