Народов виновных не бывает —
Бывают виновные перед народами.
(Д. Кугультинов)
23 февраля — это одна из самых трагических страниц истории ингушского народа. В этот день 77 лет тому назад началась массовая депортация ингушей в бескрайние степи Казахстана и Средней Азии.
Как говорят военные историки, подготовительная работа к операции по выселению чеченцев и ингушей велась задолго до февраля. План был разработан на высшем уровне и включал в себя масштабные мероприятия. Концентрация огромных сил в самой республике и соседних регионах (транспорт, железнодорожные вагоны, грузовые автомобили и т. д.) была сосредоточена путем ввода в республику крупного контингента войск, мобилизации идеологических карательных органов с целью психологической и идеологической обработки населения и осуществления крупномасштабных акций по тотальной дезинформации людей.
23 февраля 1944 года, на рассвете, в ингушские дома стали ломиться солдаты и офицеры с автоматами и винтовками. Они грубыми окриками, прикладами поднимали с постелей детей, женщин, стариков и выводили всех на улицу. Людей сгоняли к мечети или в огороды, вокруг устанавливалась охрана с автоматами и пулеметами. При малейшем сопротивлении открывали огонь.
Офицеры объявили горцам, что все они изменники Родины, и поэтому по решению Советского правительства выселяются в Сибирь. На сборы отводилось всего лишь 15-20 минут. Лай собак, мычание коров, плач детей и женщин, окрики солдат — все это слилось в сплошной и протяжный гул, то и дело раздавались выстрелы. Это стреляли в тех, кто не подчинялся приказу.
Вскоре горцы вереницами потянулись к железнодорожным станциям. Среди них были и беременные женщины, и матери с детьми, старики и больные. С чудовищной жестокостью поступали с немощными: их либо расстреливали на месте, либо оставляли одних умирать.
Товарные вагоны, в которые загоняли людей, совершено не были приспособлены для перевозки пассажиров — без сидений, без тепла. Вместо окон — маленькие люки, по два с каждой стороны вагона. В стенах — щели, через которые задувал холодный ветер. Вагоны набивались битком, тут же со скрежетом наглухо закрывались двери. 180 эшелонов под покровом ночи потянулись по железной дороге к востоку.
Потерянные, оскорбленные, униженные, убитые горем люди ехали в никуда, ехали в безвестность. В покинутых горцами домах в это время шел массовый грабеж. Вывозилось все: ковры, кинжалы, одежда, драгоценности, книги — все, что люди наживали поколениями. Вслед за физической расправой началось истребление культурных и исторических памятников. Документы, книги свозились на площадь у Дворца пионеров в г. Грозном и сжигались. Уничтожались редкие рукописи, архивы, записи фольклорных текстов, любая литература и периодические издания с упоминаниями ингушей. Ингуши были вычеркнуты из списка народов СССР, и власть делала все для того, чтобы стереть память о них. Но память — священна, и заставить людей забыть прошлое никакими силами власть не сумела, хотя предпринимала для этого все мыслимые и немыслимые методы устрашения.
«Я родилась в селе Плиево в многодетной и дружной семье известного религиозного деятеля, алима Султыгова Кури Албастовича и Костоевой Пятимат. Мой отец многие годы возглавлял местный совхоз, был председателем колхоза, и на протяжении долгого времени втайне от блюстителей порядка нелегально учил всех желающих читать Коран. Для этого мой отец за свой счет организовал частное медресе по изучению арабского языка и, невзирая на все угрозы со стороны органов власти, преподавал детям священную книгу мусульман.
Жили мы тогда возле железнодорожной станции Плиево. Сейчас большинство моей родни по отцовской линии продолжают жить там же, где мы жили до высылки.
Мама рассказывала, что когда умер отец, мне было чуть больше 2-х лет, поэтому я его совсем не помню. Это был примерно 1938 или 1939 год, точно сказать не могу.
В то время на Украине, говорят, стоял страшный голод, но и в наших краях с благосостоянием людей было не лучше. Мама рассказывала, как мой отец, будучи сельхозработником, помог в те тяжелые годы очень многим украинским семьям, бежавшим из своей страны в поисках пропитания. Он находил для них приют во многих ингушских селениях, делился с ними последними запасами продовольствия, спасая их, абсолютно чужих для него людей, от неминуемой погибели. Я сегодня думаю, что наш отец не мог поступать иначе, ведь он был знаковой фигурой и очень уважаемым человеком среди ингушей.
Когда отца не стало, нас было пять девочек, и, естественно, вся родня переживала, что такой благородный человек покинул этот мир, не оставив за собой наследника. Но произошло чудо! В день похорон моего отца старейшины села, узнав о том, что моя мама беременна, сделали ду1а за усопшего и в своих молитвах просили Аллаха послать нам ребенка мужского пола. Так и случилось. Аллах услышал наши молитвы, и вскоре у нас родился брат Магомед.
Я бесконечно долго могла бы говорить о своем отце, но достаточно будет сказать о том, что когда мой отец умер, плакали даже мужчины, вот настолько он был почитаемым, добрым, щедрым и мудрым человеком.
Безусловно, не стоит говорить, настолько тяжело было нашей матери остаться одной без мужа с таким грузом на плечах. Но мама наша не унывала. Постоянно в своих молитвах она просила у Аллаха благословения себе и своим близким, и всегда по силе своих возможностей давала милостыню.
Вот в таком незавидном положении находились мы, да и большинство ингушских семей, когда в наши края пришла печальная и тревожная весть о том, что нас будут выселять. Я-то была маленькая, ничего в этом не понимала. Но взрослые, которые знали, что от такой власти можно ожидать всё, что угодно, приуныли, и самой обсуждаемой темой в эти дни была тема переселения.
Помню, перед самой высылкой к моей матери приходили соседки и говорили, что ингушей вскоре увезут в неизвестном направлении, но мама им не верила. Другие советовали ей запастись мукой из прожаренной кукурузы, чтобы не умереть в дороге с голоду. Но на все эти нехорошие вести мама реагировала одинаково: она говорила, что никуда со своими детьми не уедет и останется умирать в собственном доме.
Как сегодня помню это роковое тягостное утро: рано на рассвете нас разбудила плачущая мама, и первое, что я увидела, когда открыла глаза, это были солдаты в длинных шинелях с винтовками наперевес. В суматохе мама громко повторяла имена Аллаха и не знала, что с нами делать, кого из нас одеть первым, но солдаты не хотели долго ждать, они громко и сердито кричали на маму и требовали одеться побыстрее и выходить на улицу. Когда мама попыталась взять с собой какой-то свёрток с продуктами, один из солдат по-зверски ударил её плёткой по рукам и приказал ничего не брать. Вот так и вышли, в чём были.
На улице было жутко холодно: на грязь и слякоть вперемешку, словно прощаясь с нами, начал падать снег, усугубляя и так удручающее положение бедных людей.
На станции Плиево, куда нас привезли с рассветом, было много народу, и все были одеты кое-как, ведь тогда и надеть-то у людей было нечего, все жили очень бедно. Мужчин среди огромной людской толпы не было. Как оказалось, вся мужская часть населения предварительно была собрана отдельно. Женщины плакали и говорили, что наших мужчин повезли на расстрел.
И вдруг, откуда ни возьмись, среди толпы показался наш двоюродный брат Беслан, которого отпустили из комендатуры для того, чтобы он разъяснил женщинам, что надо делать, чтобы их не расстреляли на месте как собак. Он, обняв мою мать, заплакал, и сказал: «Будем молиться. Только в молитвах мы найдем спасение и силу. Аллах милосердный, Он не оставит нас без своей заступнической благодати!»
Конечно же, тем семьям, у которых были живы отцы, было немного легче. Но у нас не было отца, и старшая сестра Товсари тоже жила отдельно от нас: она была замужем и вместе с родственниками мужа проживала в другом населенном пункте. Но наш двоюродный брат Беслан не отходил от нас, и тогда, когда нас начали загружать в товарные вагоны как скот, он был рядом и поддерживал, как мог. Многие мужчины так и не смогли в тот день выехать вместе со своими семьями, и были надолго разлучены с родными.
Рассказывать, в каких чудовищных условиях мы преодолели эту дорогу в неизвестность, просто не хочется: душа разрывается от таких тяжких воспоминаний. Достаточно сказать о том, как люди вынуждены были прятать своих умерших в дороге родных и близких от солдат-конвоиров, потому что при обнаружении их выбрасывали из вагонов прямо в снег и не придавали земле, как положено.
Преодолев в пути долгие суматошные дни, мы наконец-то прибыли на место назначения. Посадив на небольшие сани, солдаты начали развозить нас по домам, но мало кто из местных жителей хотел видеть таких непрошеных гостей у себя на пороге. Оказывается, до них была доведена информация о том, что к ним едут люди, ведущие совершенно дикий образ жизни, чуть-ли не людоеды. И поэтому, естественно, казахи были напуганы, и не каждый решался иметь дела с такими ссыльными.
Таким образом, нам пришлось очень долго блуждать по морозным улочкам незнакомого поселка, но одна русская женщина, наперекор своему мужу, который лежал в постели, впустила нас в свою хижину.
Первую зиму было неимоверно тяжело. Но зато у нас было тепло, и это было уже спасение. С трудом дождались весны. И наша хозяйка попросила нас освободить свою комнату. Потом нас поселили в местном клубе. Там было очень много ингушских и чеченских семей. Должна заметить, что тогда все мы жили как одна семья: никто не разделял нас на ингушей и чеченцев. Все мы были братья. С едой, конечно, было плохо. Тот паек, который выдавали на душу населения, весил всего 200 граммов, и его не хватало. Но и это мы считали большой благодатью.
С наступлением весны на каждую семью местные власти начали выдавать по несколько баранов и по одному теленку. Но их тоже надо было чем-то кормить, а кормить было нечем! До сих пор не знаю, как мы выжили. Частенько спасались корнями растений, промёрзшей картошкой, а по весне ели крапиву и проросшие зёрна на полях. Лично я отчетливо помню, как три дня и три ночи мы ничего не ели, а на четвертый день от изнеможения я, оказывается, упала в обморок и очень долго после этого не могла ходить.
В ссылке очень много умирало от голода и холода. Многие умирали целыми семьями. Но если бы не наш зять Хамхоев Салман, мы тоже умерли бы. Рискуя собственной жизнью, он увез нашу семью к себе и спас от верной погибели. А когда по доносу к нему в дом пришли коменданты, Салман назвал нас своими сестрами, а нашу маму записал как мачеху. Вот таким образом по документам мы стали Хамхоевыми.
Как бы ни старалась моя мама, учиться мне в школе так и не довелось. Будучи в высылке, всем было не до учебы, конечно, но всё же наша мать считала, что дети должны постигать хотя бы самые элементарные азы учебы, и решила нас с младшим братом отправить вместе с другими детьми в сельскую школу. Учитывая то, что школа от нашего места проживания находилась очень далеко, детей туда возили на санках. Помню, как однажды собрали нас в школу. Посадили на салазки и покатили. Не доезжая до школы, эти салазки перевернулись на полном ходу, и многие дети получили увечья. У меня была сломана нога. Мне наложили гипс, но и после него нога у меня срослась неправильно, и я год не могла нормально ходить. Учеба была прервана, а потом в погоне за куском хлеба нам стало не до этого.
Несмотря на все тяготы и невзгоды, которые выпали на нашу судьбу, никто из нашей семьи в Сибири не умер, и все мы благополучно вернулись на Кавказ. К тому времени я уже была замужем.
Я очень хорошо помню всё, что было в далекой юности, но особенно ясно мне врезалось в памяти, какое теплое и трепетное отношение было у людей между собой. Невзирая на плохое благосостояние и финансовое положение, в те времена ингуши лучше почитали гостя и радовались любому родственнику, готовы были поставить на стол всё, чем располагали. Люди были более благородными и намного любезнее относились друг к другу, чем сейчас. Несмотря на неимоверно тяжелые условия в ссылке, люди не отчаивались, не теряли чувства сострадания и соблюдали все нормы ислама: совершали молитву и держали уразу.
И ещё я помню, в какой строгости воспитывала нас мама. К тому же она учила нас быть трудолюбивыми и всегда давала напутствия беречь честь смолоду. Наша мать была из знатной ингушской семьи, почитаемой в обществе. С её мнением считались даже видные старейшины в селе, к ней шли за советом. Имя нашей матери высоко чтилось ещё и потому, что она с честью и достоинством, можно сказать, даже свято выполняла свой долг овдовевшей женщины. А это дорогого стоит, знаете ли! Поэтому я сегодня думаю, что мы не могли быть другими. Ведь нас воспитывала очень мудрая женщина, знающая цену и разницу между добром и злом. Поэтому все мы выросли трудолюбивыми, гостеприимными и честными. Подлости никому не делали.
После возвращения на родину наша мама стала участвовать в массовых зикрах среди женщин. Она была тамадой мюридов и вела такой духовный образ жизни около 15 лет, несмотря на свой преклонный возраст. Умерла она в статусе богатой бабушки: на момент ухода из жизни у неё было 88 внуков.
Сейчас нас стало ещё больше, и я с гордостью могу говорить, что ни один человек из нашей родословной не осрамил своей чести и чести своего тейпа. А что может быть достойнее этого?!
Я, все мои четыре сестры и брат оставили за собой богатое наследие. Все наши потомки стали самостоятельными людьми, нашли свои жизненные пути и достойно продолжают дело, начатое своими предками.
Сейчас я осталась одна. Все мои родные умерли. Правда, я не чувствую себя одинокой. У меня очень хорошие дети, внуки и племянники, которые не дают мне скучать. Часто они приезжают ко мне в гости, и мы подолгу сидим с ними и беседуем. Благо, я хорошо и отчетливо помню всё, что было в детстве, хотя то, что произошло вчера, быстро забываю. Наверное, возраст дает о себе знать, 85 лет — это ведь не шутки. Тем более если учесть, какую тяжелую жизнь мы прожили!
Обращаясь ко всем молодым людям, на которых мы сегодня возлагаем большие надежды, я хотела бы сказать несколько напутственных слов. Мне недолго осталось жить, но я очень хотела бы, чтобы наш народ жил в мире и согласии, ведь это самое главное в жизни! Поверьте, жизнь очень коротка, и об этом человек начинает думать только тогда, когда всё уже позади: молодость, красота, здоровье. Поэтому надо беречь себя, быть глубоко верующими и порядочными, чтобы будущие поколения могли гордиться нами и говорить, что они произошли от достойнейших людей".