Историю эту мне поведал Тамерлан Харсиев, житель селения Чермен (Базоркино).
«В декабре 2016 года мы с Мухамедом Газдиевым и Курейшем Албогачиевым, моими компаньонами по общему бизнесу, отдыхали в санатории в Ессентуках, где и познакомились с Геннадием Хуцаевым, — говорит мой рассказчик. — Он оказался весьма интересным собеседником, добрым и отзывчивым человеком, и мы за эти три недели успели с ним крепко подружиться. После отъезда наши отношения не прекратились. Мы часто перезванивались, и вот в мае прошлого года поехали в гости в Калмыкию, на свадьбу его дочери.
Приехали мы за день до торжества. Нас разместили в гостинице, в добротном номере, накормили национальными блюдами и в сопровождении двух товарищей предложили экскурсию по городу. Конечно же, в первую очередь они показали нам свою главную достопримечательность — буддийский храм. Мы увидели его ещё до въезда в город. Немудрено его было заметить. Дома тут невысокие, высота же храма — 50 метров, плюс ещё стоит он на холме высотой до семи метров. Это роскошное белое здание, с ярусными крышами, отделанными позолотой, с каскадным водопадом на лестничном подъёме, с благоустроенной вокруг территорией. Внутрь мы не заходили, но говорят, что там стоит девятиметровая статуя Будды. Построено здание в наше время. Как оказалось, это самый крупный в стране буддийский храм и сюда приезжают люди не только по религиозным мотивам, но и чтобы посмотреть на это чудо современной архитектуры.
Запомнился нам и мемориальный комплекс жертвам репрессий. Калмыцкий народ, как и мы, подвергся депортации в декабре 1943 года, и в память об этих трагических страницах истории создал скорбную композицию. Это товарный вагон — музей, подобный тому, что стоит у нас на Аллее славы в Назрани, в котором собраны предметы быта калмыцкого народа того времени. А чуть выше, на холме — памятник «Исход и возвращение». Это огромный мемориальный камень, в который словно впаяны человеческие тела, символизирующий собой машину геноцида, подмявшую и перемоловшую тысячи человеческих жизней. Очень жуткая картина.
На свадьбе мы были самыми почётными гостями. Геннадий представлял нас всем и называл своими лучшими друзьями из Ингушетии. Калмыки очень гостеприимный народ с традиционным своеобразным укладом. Это виделось во всём: и по национальным блюдам на столах, и по форме общения, и в танцах, где пожилые ничуть не уступали молодым.
К нам проявляли добродушие и внимание. Каждый норовил расспросить, узнать о наших традициях, особенно свадебных, о том, какие проблемы волнуют сегодня ингушское общество. Много было в тот день общений и знакомств.
Дело шло к вечеру. Веселье чуть поутихло. Мы сидели в окружении молодых ребят, которые живо интересовались нашими свадебными обрядами. Их очень интриговал тот момент, что на свадьбе не бывает жениха, что тёща и тесть никогда не видятся с зятем. Это вызывало массу реплик, за которыми следовал дружный смех. В стороне сидела женщина, довольно пожилого возраста, и пристально наблюдала за нами. Она на празднество приехала позже, и о том, откуда мы и кто, не знала. Чуть погодя, она подошла к нам. Мы, как подобает, вежливо привстали и предложили ей сесть рядом с нами.
«Вы ингуши, — сказала она. — Я догадалась. Сколько лет прошло с тех давних пор, но по темпераменту общения, по внешнему виду вы мне напомнили моих давних друзей, моих соседей и нашего благоверного спасителя Ахмеда.
Это было в депортации. После нескольких месяцев нашего расселения к нам в деревню привезли новых поселенцев. Это были три семьи калмыков и ингушская семья с двумя сыновьями и престарелыми родителями. Мама у них была очень добрая и миловидная женщина. Дед же, наоборот, был хмурым и молчаливым. Они были немощными, к тому же, видно, горе согнуло их очень. За ними присматривал младший сын, а старший был своего рода «добытчиком». Они очень тосковали по своим, говорили, что непременно найдут их и уедут. Не знаю, по каким причинам они оказались с нами. Ингуши ведь были высланы в Казахстан и Среднюю Азию. Скорее всего, они жили до высылки в Калмыкии или ещё где-то. Но не важно. Их сыну Ахмеду мы, ссыльные этой деревни, были обязаны тем, что не умерли с голоду. Он был такой ретивый, отчаянный молодой человек. Внешность грозная, а душа добрая. Его побаивались все и уважали.
В первые годы высылки нам пришлось очень тяжко. Во-первых, климат — 40-градусные морозы. И страшный голод. Люди просто вымирали семьями. Не было работы, не было пропитания. А Ахмед хорошо разбирался в травах, мог из ничего что-то приготовить, мог достать, договориться с председателем колхоза, мог ограбить магазин, колхозный склад или угнать скот. Но он никогда не уносил последнее. Мы его меж собой называли кавказским абреком. Он не с целью обогащения ходил на этот риск, не прятал «награбленное», он спасал людей, спасал свою семью, всех, кто нуждался в его поддержке. А это калмыки, немцы и ссыльные русские. Он не боялся смерти, говорил, что страшнее — не сделать что-то, чтоб не умереть с голоду самому и не дать умереть другим. До сих пор удивляюсь, как его никто не сдал. Ведь стукачей в те годы было очень много.
Но из всего «добытого» мне запомнилась конина. Ах, какая это была радость! У нас был комендант — злющий такой человек. Очень его не любили и побаивались в деревне. Может, в наказание, а может, на тот момент неоткуда было что-то достать, но Ахмед выкрал его коня. Как потом рассказывали, в охоте за этой добычей он потерял три дня и три ночи. Следствие по тому делу велось серьёзное. Но, видно, Всевышний оберегал нашего спасителя. Никто его не выдал, хотя конину съели всей деревней.
Бабушка моя говорила: «Беды и проблемы посылаются людям для познания себя и обретения духа. Перед человеком тогда встают два пути: он либо остаётся личностью, берёт на себя ответственность за себя и своих близких, либо он — жертва, остаётся в надежде на сильных мира сего. Первый путь — это путь победителя». Калмыки говорят: «Золото в пыли не затеряется, великий человек не сломится». Вот он был таким, был победителем! Он боролся с несправедливостью и произволом, чинимым над депортированными народами, загнанными в угол и поставленными на выживание.
Что с ним стало потом, мы не знаем. Дело в том, что они всё же разыскали своих родных и по разрешению коменданта, который рад был от них избавиться, эта семья уехала к своим. Больше о них мы ничего не слышали. Жаль, что фамилии их я так и не запомнила. Может, с потомками удалось бы встретиться. Но я всегда вспоминаю его, как ангела-хранителя. Ни до, ни после этого я как-то с ингушами не встречалась. Вы первые. Спасибо вам, что пришли сюда. Я словно вновь встретилась со своим спасителем. Наверняка его нет в живых, но он унёс с собой милость тысячи спасённых судеб".
Тут она жестом окинула зал и сказала, что многие сидящие здесь обязаны ему за то, что родились на свет. Не было бы нас, не было бы и многих здесь сидящих. С этими словами она обняла нас, осыпала вновь благодарностями и попросила передать всему ингушскому народу слова признательности.
Уехали мы домой с хорошими впечатлениями о Калмыкии и калмыцких друзьях. Но самым большим подарком были слова благодарности, сказанные через многие десятки лет в адрес нашего земляка".
Интересная и поучительная история. Именно на таких примерах формируется настоящий национальный характер. Ведь не секрет, что наши ребята славятся не только достойными поступками. Больно и обидно, когда слышишь совершенно противоположные отзывы. Ведь в каждом из нас заложены черты благородства, мужества и достоинства. Хотелось бы, чтобы наша молодежь помнила об этом, знала, какими благородными поступками славились их отцы, на генетическом уровне чувствовала ответственность за то, как она живет и какими ценностями руководствуется.