«Когда домой?»

Воспоминания спецпереселенца Багаудина Джараповича Шибилова

Багаудин Джарапович Шибилов, житель сельского поселения Долаково Назрановского района, поделился с газетой «Ингушетия» своими воспоминаниями о депортации.

«Мой отец всегда вспоминал, что в день высылки, 23 февраля 1944 года, пошёл сильный снегопад. Видно, сама природа оплакивала горе людей, над которыми нависла угроза уничтожения. А так, мои родители — Джарап Абдурахманович Шибилов и Дибихан Садиевна, в девичестве Тариева, не любили вспоминать эти годы. Хотя у каждого из них в памяти оставалось нечто такое, что им до конца дней не давало покоя.

«Где-то в Сталинградском районе похоронена моя мать», — говорил отец, тяжело вздыхая. Она умерла в дороге. В те годы трупы просто выбрасывали в снег. Но братья успели прочитать культовую молитву по усопшей и похоронить её в снегу. Может, подкупили охрану, может, она сама проявила человечность — случаи бывали разные. Но задержавшегося по этой причине моего отца чуть не расстреляли военные. Он едва успел вскочить в отъезжающий поезд. Помню также, вставая из-за сытного стола, он часто говорил: «Многие в «Сибаре» (так они называли место ссылки) так и умерли с мечтой наесться хоть раз досыта».

Жили они в Акмолинской области. Первоначально — в селении Белоцерковка, потом в Макинке. Их было четыре брата — Адлоп, Джарап, Хажбикар, Мурад, и сестра Дибихан. Все они, кроме бабушки, захороненной по дороге, благополучно вернулись на родину.

В ссылке отец работал учётчиком. Он был очень принципиальным человеком, и не раз вступал в перепалку с комендантом, который превышал свои полномочия в тех или иных ситуациях, пользуясь бесправностью спецпереселенцев. По этой самой причине он отсидел в тюрьме небольшой срок, но вскоре вышел на свободу.

Было тяжело, холодно, голодно, но жили ингуши очень дружно. Поддерживали слабых и неимущих. Помогали друг другу в тяжёлых работах, когда, например, строили дом или делали заготовки на зиму. Ходили друг к другу в гости, даже в соседнее село, несмотря на то, что за это полагался, в случае обнаружения, большой срок. С представителями других национальностей жили дружно, вопреки прогнозам политагитаторов, которые готовили местных к приёму «бандитов», «врагов» и «предателей». Люди находили общий язык, видели, что многие мужчины депортированных так же воевали, погибали и защищали свою Родину на фронте, а иные продолжают воевать, скрывая национальность, меняя фамилии.

Но жернова геноцида продолжали творить своё грязное дело. Много людей тогда погибло от голода, замёрзло в буранах, умерло в тюрьмах. Десять лет отсидел и мой дядя только за то, что хотел выжить и не дать умереть своей семье от голода.

При всём их бедственном положении, у ингушей в высылке была одна мечта на всех, и один вопрос: «Ничего там не слышно, когда нас домой?»

Моя семья вернулась в 1957 году. Хотя они обжились в ссылке, и достаток был в доме неплохой. Мама просила немного повременить, а отец отвечал: «Только до тех пор, пока нам выдадут разрешение на вагон!» Он уже успел побывать на родине, в селении Долаково, и навестить свой дом, в котором жил на тот момент «анди» — дагестанец. Он тепло встретил отца, принял его по горским обычаям и сказал, что как только семья его вернётся на Кавказ, он тут же освободит его дом. Так он и поступил. А с тем андийцем отец дружил до самой смерти. Он часто приезжал к нам в гости, и они с отцом навещали могилу его матери, похороненной на ингушской земле.

Ингуши же, жившие в высылке по соседству, сохранили неповторимое казахстанское братство, которое пронесли с собой до конца жизни. И сегодня нет-нет, да можно услышать от пожилых людей: «Мы жили в Казахстане рядом». Это был своего рода код — код доверия, выработанный в суровые годы испытаний".