Выселение — одна из трагических страниц в истории ингушского народа. О суровой дате февраля 1944 года немало сказано и написано. Но о чём бы ни писалось, всё продиктовано одним стремлением — предостеречь от ошибок, цена которых — многие человеческие жизни.
Как бы мы ни старались забыть те «чёрные» дни из истории нашего народа, их не вычеркнуть из памяти, так как особенность памяти — воспроизведение прошлого, когда за считанные секунды перед человеком проносится вся его жизнь. Нельзя заново переписать историю, в памяти она останется навсегда, какой бы горькой она ни была.
Задумываясь в очередной раз над выселением 1944 года, невольно задаёшься вопросом: почему это стало возможным? За что понесли такое тяжкое наказание ни в чём не повинные люди? Каждая история спецпереселенца — волнующий рассказ, в котором вспоминаются все детали той нечеловеческой жизни.
Каждый раз, когда приближается эта трагическая дата из жизни нашего народа, мне вспоминается рассказ отца о том страшном периоде. Хочу поделиться его воспоминаниями (рассказ жителя села Кантышево Идриса Олигова, которого сегодня нет с нами. Далла гешт долда цун).
«На долю моего народа выпало немало трудностей. Всегда с болью вспоминаю тот день, когда весь мой народ был оторван от своих корней и отправлен в далёкий, тяжёлый путь. Целых долгих 13 лет продлились мытарства безвинных людей вдали от родной земли. Никто из нас не смог бы ответить на вопрос: а в чём мы провинились? Какое право имели представители власти решать судьбу целых народов? Одному Всевышнему известно, что пришлось пережить нам в это суровое время.
Трагическим было пробуждение 23 февраля 1944 года. В то страшное утро, чувствуя беду, лаяли собаки, мычали коровы, как будто они знали о разлуке со своими хозяевами.
Всё мужское население собрали около администрации села, якобы на собрание, где представители власти сообщили ошеломляющую новость, что «за измену социалистической Родине» все без исключения ингуши и чеченцы объявляются советским правительством изменниками и врагами Родины. Это был страшный удар для всего нашего народа. Все сёла, наши дома были окружены вооружёнными солдатами. Из имущества только женщинам разрешали брать с собой ручной багаж, и то лишь только двадцать килограммов своих пожитков. А всё, что было нажито в течение долгих лет тяжёлым, кропотливым трудом, пришлось бросить.
На железнодорожной станции, откуда нас собирались отправлять в изгнание, творилось что-то ужасное: плач детей и женщин, окрики солдат, которые ударами и пинками загоняли измученных людей в товарные вагоны, предназначенные в обычное время для перевозки скота. Трудно передать всё то, что нам пришлось пережить. Так как вагоны, в которых нас везли, были совершенно не предназначены для перевозки людей, в них не было сидений, не было ни печек, чтобы согреться в жуткий холод, не было даже туалетов. Бывало, что люди, вышедшие по нужде, отставали от поезда. И там они замерзали в холодных краях. Вместо окон в вагонах были маленькие люки, в стенах — щели, через которые задувал холодный ветер. Мы не получали сутками не только пищи, но и воды. Особенно мне было жалко детей и женщин. При отсутствии пищи и воды, медицинской помощи в переполненных вагонах распространялись массовые заболевания. Много людей умерло в ту пору. Умерших не разрешали хоронить, трупы приходилось оставлять прямо в снегу. Ужасное было время. Меня мучила неизвестность, которая нас ждала. Все мысли в голове путались.
Измученные, униженные, мы наконец прибыли на место назначения. Это была Северо-Казахстанская область, Петропавловский район, колхоз имени Клары Цеткин. Все местные жители — казахи — попрятались в своих домах. Позже мы узнали, что среди них распространялись слухи о якобы скором приезде к ним людоедов. Лишь одна немецкая семья Шварц (мать и трое дочерей) встретила нас радушно. Они искренне радовались нашему приезду. Оказалось, что они ранее проживали недалеко от Орджоникидзе, в поселке Михайловском. Их выселили незадолго до нас. Они знали, кто такие ингуши. Позже наши соседи-казахи, смеясь, рассказывали, что они из окон наблюдали за тем, как мы будем пожирать встретивших нас немецких женщин.
Очень тяжело приходилось в чужих краях. Не хватало еды, трудно было привыкать и к непривычным морозам. Так как у меня было педагогическое образование, я нашёл работу в школе учителем. Со мной работала и наша соседка Ирма Шварц. Она помогла мне влиться в коллектив. Жители нашего посёлка с глубоким почтением относились к тем, кто давал знания их детям. Каждый раз, когда кто-то из поселян устраивал званые обеды, мне отводилось самое почётное место, хоть я и был очень молод. Так мы прожили там три года. Затем мы переехали в Акмолинск (Целиноград).
Условия жизни в Акмолинске были значительно лучше, постепенно освоились с новой местностью, жить стало легче. Но воспоминания о жизни на Кавказе тяготили душу, я очень скучал по своим родственникам. И в это время мы получили от моего двоюродного брата Исраила Мальсагова письмо, в котором сообщалось, что они еле-еле сводят концы с концами. Они жили в Кустанайской области. Так как мы жили в то время в относительном достатке, я, посоветовавшись с матерью, получив её согласие, решил поехать и перевезти их к нам. Матери нелегко было согласиться, так как она боялась за меня.
Чтобы получить разрешение на выезд к родственникам, в то время необходимо было выезжающему лицу написать заявление в спецкомендатуру управления внутренних дел. Я написал заявление, через некоторое время получил разрешение на выезд и отправился в путь. Дорога оказалась очень трудной. На улице стояла холодная морозная зима. Из-за глубокого снега не было транспорта. Идти пришлось пешком. Путь пролегал через степь. Холод был ужасный, мёрзли ноги.
Ночь застала меня в пути. И тут случилось непредвиденное. Я увидел приближающихся ко мне двух голодных волков. Всевышний помог мне укрыться, он не оставил меня в этот суровый час. Глубоко забравшись в сугроб, я наблюдал за волками. Их глаза сверкали в ночи, как две пары горящих угольков. Картина была жуткая. Они не приближались и не уходили. Степные волки выжидали. Мне невольно вспомнились слова своего деда, который часто любил повторять: «Не дай никогда страху овладеть собой, не дай почувствовать врагу своё бессилие, и тогда ты окажешься сильным».
Его совет помог мне. Мы с волками смотрели друг другу в глаза. Я мысленно обращался к ним: «Мы так похожи с вами, одинаково гонимые, но не павшие духом и пытающиеся выжить».
Я помнил, что мне предстоит сделать в жизни многое. Дома меня ждала мать, младшие брат и сестрёнка, для которых я был опорой. И, наконец, я должен был вернуться на родину. Это придавало мне силы. Два степных волка и я, ингуш, родившийся и выросший вдали от этих мест, оказавшийся здесь по воле судьбы, встретили вместе рассвет. Зарождение нового дня оказалось удачным для меня. Волки ушли.
Я вышел из укрытия, но продолжить путь не смог. Ночь, проведённая в сугробе, оказала своё действие, я не чувствовал ног. На моё счастье, мимо проезжал на санях один добрый старик, который и подобрал меня. Он помог мне сесть в сани, и тут я потерял сознание. А когда очнулся, лежал в чужом доме. Оказывается, я пролежал без чувств два дня. И всё это время за мной ухаживал мой добрый спаситель. Он в буквальном смысле поставил меня на ноги. Я всю жизнь буду благодарен ему за то, что он сделал для меня.
Наконец я добрался до своих родственников, которых мне предстояло перевезти к себе, и вскоре с ними вернулся домой. Это только один эпизод из того долгого отрезка времени, проведённого в ссылке. Тринадцать долгих лет мы провели в ссылке, вдали от родных очагов. За это время от голода, холода и болезней погибло много ингушей. Не было ни одного дня, чтобы народ наш терял надежды на своё возвращение. И наконец-то наступил этот долгожданный день, когда нам было разрешено вернуться на землю предков..."
Трагическая история нашего народа на протяжении столетия писалась кровью предков, отцов, матерей, братьев и сестёр. На всех этих крутых поворотах судьбы ингуши проявляли благоразумие и выдержку. Хочется верить, что в скором будущем исчезнут бесповоротно все войны, межнациональные распри и все народы будут жить в мире и согласии.