Так уж вышло в жизни 86-летней Марем Мациевой (Аушевой), что за право жить на земле своих предков она была дважды депортирована: в 10 и 58 лет. Ей пришлось пройти через все испытания, которым подвергаются насильственно изгнанные из своих родных мест люди, лишённые крова, хлеба, элементарных человеческих условий, родных и близких людей. Но несмотря на все невзгоды и безвозвратные потери, она не сдалась, жила и боролась за право быть, за право жить под солнцем. И выстояла, и победила!
23 февраля 1944 года по воле «великого вождя» народов маленькая Марем, которой только исполнилось десять лет была объявлена врагом и депортирована со всем ингушским народом в Казахстан и Среднюю Азию.
Вторая депортация, геноцид или изгнание, как ни назови — горе одно, случилась во время этнической чистки в Пригородном районе Северной Осетии в ноябре 1992 года, когда она не только лишилась родного крова, но и потеряла двух сыновей, жену деверя и шесть племянников, которые до сих пор числятся без вести пропавшими.
Родилась Марем Мациева (Аушева) в 1934 году в селении Базоркино (Мочкхий-юрт) Чечено-Ингушской АССР, в семье Мустапы Мациева. Ныне это село называется Чермен и входит в состав Пригородного района Северной Осетии.
Маленькая Марем с рождения не видела свою маму, она умерла во время родов. Воспитывала её бабушка по отцу, стараясь компенсировать внучке тепло недополученной материнской любви. По отцу от второго брака у неё было два брата, один из которых родился за неделю до высылки.
— Когда к нам рано утром постучали в дверь, мы поняли, что это не к добру, — вспоминает Марем Аушева. — Русского языка я не знала, в школу ещё не ходила, но поняла, что происходит что-то ужасное. Моего отца не было дома, он накануне поехал в гости к родственникам, в селение Кескем (ныне Хурикау), оттуда его и депортировали. А дядю увели под конвоем, он только встал на утренний намаз, но ему помолиться даже не дали. Солдаты были грубые, злые. Они всех мужчин собрали во дворе сельской школы или мечети, не помню, и объявили им, что народ наш депортируют. Женщинам и детям, больным и немощным было велено собрать вещи в течение часа.
Мы собрали свои пожитки, то, что досталось от «нажитого», и погрузили в повозку. Привезли нас на Консервный завод (так называли раньше ингуши селение Майское) на железнодорожную станцию. Каждый раз, проезжая мимо этого места, вспоминаю тот злополучный день высылки. На площадке стояли наши мужчины, взятые в два кольца под оружие, и у солдат были не просто винтовки, но и пулемёты. Так до вечера, пока сюда свозили и свозили людей, они стояли в окружении. Потом нас стали загонять в скотские вагоны, отпустили тогда же и мужчин. Куда именно собираются везти, никто не знал, все говорили: «Сибаре» (Сибирь).
Людей в вагоне было так много, что негде было сесть. Так мой дядя и его молодая жена ехали стоя, полусидя 18 дней. На деревянных нарах расположились пожилые женщины, старики, дети и немощные. Так и ехали. Ели то, что взяли с собой, и на больших станциях давали что-то вроде баланды. На пятый день после нашего отъезда умер мой младший брат, который родился за неделю до высылки. Бедная мама прятала маленькое бездыханное тело в одеяло и начинала укачивать, когда на проверку на станциях поднимались солдаты и начинали нас считать по «головам». Один из них догадался, что ребёнок мёртв. Он глянул под одеяльце, потом схватил так грубо этот комочек и вышвырнул на улицу в снег. Так он и остался лежать, нам выйти из вагона, чтобы присыпать тело хотя бы снегом, не разрешили. Остался у меня один брат. Он умер уже здесь, после возвращения на родину, оставив после себя достойное потомство.
На одной из станций по всем вагонам прошлась страшная весть. Одна женщина из нашего селения «Ахмад Лоармакх сесаг» (жена Ахмеда, сына Лоармакха) погибла. Она по нужде села под поезд, а он тронулся. Тяжёлая была весть, передавалась из вагона в вагон. У неё сиротами остались две дочери. Что с ними дальше было, я не знаю.
Нас привезли в Акмолинскую область Макинский район село Вознесенское. Было очень тяжело, голодно, холодно, инфекционные болезни скашивали одного за другим. Люди выживали, как могли, поначалу выручали запасы, взятые из дома, собирали пшеницу в поле, разгребая снег. Чуть позже некоторым семьям дали молодую тёлку, другим по пять овец, но нам такой паёк, да и многим не достался.
В 1945 году я осиротела второй раз, умерла моя любимая бабушка, так и не дождалась своего сына, то есть моего отца, который до нас добрался только в 1947 году. Он же был в гостях в день высылки, оттуда его депортировали в Павлодар. По переписке он нас нашёл раньше, а вот приехать по причинам того, что спецпереселенцы были во многом ограничены в правах, смог спустя три года.
Я рано начала работать, практически с 11 лет. На работе давали паёк, хлеб из неочищенного овса, ну и что-то ещё там перепадало понемногу. Я пасла овец, ухаживала за ягнятами. К труду я была с детства приучена. Работала на совесть. Меня уважали, ценили, часто поощряли премиями, объявляли благодарность. А в 1949 году как передовику производства мне дали путёвку в Москву, но я не поехала, потому что ни надеть, ни обуть приличного ничего у меня не было.
Жили в депортации, как все ссыльные, потихонечку налаживая свой быт. Когда ингушам разрешили вернуться на родину, одним из первых поехал мой отец — Мустапа Мациев, но поселился он не в Базоркино, а в селение Кескем (Хурикау). Его попросили богословы, чтобы он поехал жить в Кескем, потому что он был муллой, а население остро нуждалось в таком человеке. Там он и остался жить.
Я ещё в Казахстане вышла замуж за хорошего человека из рода Аушевых. Мне было тогда 16 лет. На родину мы вернулись в 1966 году. Поселились в селении Шолхи (ныне Октябрьское) на улице Олега Кошевого. До высылки семья мужа жила в селении Г1алг1ай-юрт (ныне Камбилеевское), но в их доме, присвоив себе их имущество, устроились бывшие соседи. Так они и живут там до сих пор.
И вроде стали жить, один за другим родились в семье три сына и две дочери. Худо-бедно построили дом, дети выучились, выросли, но случилось горе — горе, которое коснулось не только нас, но и всех ингушей — жителей Пригородного района. Это случилось осенью 1992 года. Отношения между ингушами и осетинами обострились на почве исторической несправедливости, началом которой стала та же высылка 1944 года. Когда в 1956 году мы вернулись на родину, все мечтали вернуться в свой отчий дом, куда их просто-напросто не пускали. Кто-то уехал, другие правдами-неправдами выкупали отцовские дома. Отсюда и был источник трагедии 1992 года.
Когда начались трагические события, в тот же вечер БТР снёс наши ворота и половину нашего дома. Мы спрятались у русских соседей, но нас вычислили и забрали в заложники. Всего 24 человека из рода Аушевых. Мы все родственники, семьи от родных и двоюродных братьев, жили рядышком. Сначала нас держали в клубе селения Сунжи, потом в беслановской школе, в том самом актовом зале, где потом в 2004 году случилась страшная трагедия. Потом нас обменяли.
Так состоялась вторая моя депортация. До сих пор без вести пропавшими считаются семь человек. Мои два сына, от которых осталось девять внуков, жена деверя, пожилая женщина-инвалид, и шесть племянников.
Они на совести тех, кто совершил это зло. Бог им судья.
Сегодня Марем Аушева (Мациева) живет в поселке Северном, вместе с сыном Русланом и многочисленными внуками, многие из которых уже сами стали родителями.
Она продолжает жить вопреки всем, кто желал видеть её и её народ угнетённым и потерянным. Марем Аушева выиграла эту борьбу. Она вырастила благородное потомство, сохранила в себе человеколюбие, не потеряла чувство достоинства и чести.
— Несмотря на пройденные испытания, — говорит Марем, — хорошего в моей жизни всё равно было больше. Надо жить и каждый новый день встречать с улыбкой. Всевышний милостив!