Эхо депортации

Мухарбек Мейриев: «Из большой семьи в тринадцать человек, домой вернулось четверо»

Мухарбек Мейриев родился уже в депортации и не может помнить день высылки, дорогу и тяжёлое бремя испытаний, что выпало на долю людей, в одночасье лишившихся родины по воле ненавистного Сталина и его клики. «Но мы прошли этот путь уже по возвращении домой, на родину, — говорит он, — прошли если не всё, то многое из того, что выдержало наше старшее поколение».

Воспоминания Мухарбека Мейриева:

Моя семья до высылки проживала в селении Ангушт. Нас, как и всех ингушей и чеченцев, депортировали 23 февраля 1944 года. Из тринадцати человек, это родители и одиннадцать детей, домой на родину в 1957 году вернулись четверо: два сына и две дочери. От голода, холода и болезней один за другим покинули они этот бренный мир и остались похороненными на чужбине.

Мой отец Мухтар Идрисович с мамой Лейлой Тасботовной Мусиевой поженились в 1951 году, и как только ссыльным разрешили вернуться на родину, собрали свои пожитки и отправились домой. На тот момент нас в семье было восемь человек — родители, дядя и две тёти, которые ещё не успели обзавестись семьями, и трое малолетних детей, старшим из которых был я.

Мне было шесть лет. Помню, на вокзале было много людей. Все мечтали, как и мы, скорее вернуться домой, добраться до родного Кавказа, по которому истосковались за тринадцать лет изгнания. Видимо, поэтому мы ехали в товарном вагоне, скорее всего, была острая нехватка пассажирских поездов.

Приехали мы в родное село Ангушт. Был месяц май — весенняя распутица. Люди старшего поколения хорошо знают, что это такое, когда дороги становились непроходимыми, вследствие таяния снега и весенних дождей.

В отцовский дом нас не пустили, и не только нас, ингушей вообще не впустили на территорию родного села Ангушт, колыбели ингушского народа. (Ангушт — древнее поселение ингушей. От названия этого села произошло русское название ингушей. Возле этого ингушского села в 1770 году был подписан договор ингушей и российского посольства. Ангушт вместе с другими ингушскими сёлами Пригородного района до депортации входил в состав Чечено-Ингушской республики, но после восстановления республики в 1957 году руководство Северной Осетии сделало всё, чтобы сохранить за собой Пригородный район, оставив потомкам глобальный территориальный спор.) Мы всё же рискнули зайти в дом, в котором никто не жил, но не успели даже осмотреться, как появился председатель колхоза с милицией, и нас со своими вещами выдворили за пределы села.

Нам ничего не оставалось, как устроиться на окраине села, на пахотной земле. Но мы были не одни в своём горе. Здесь на этой, как я уже говорил, весенней распутице в землянках и временно сколоченных из веток шалашах устроились все вернувшиеся на родину ингуши из селения Ангушт, которое осетинские власти уже успели переименовать в селение Тарское.

Запомнил на всю жизнь первую ночь в наскоро сколоченном шалаше из ореховых веток, покрытом тентом. В эту ночь пошёл сильный ливень. На нас ручьём текло из всех дыр, которые были на старом, затрёпанном тенте. Старшие старались укрыть нас — детей, а сами промокли до ниток. Вот так нас, уставших и измотанных длинной дорогой из Казахстана, встречала родина. Но Всевышний всё видел. И мы, наперекор всем прогнозам, выжили и даже стали сильнее.

На следующий день отец, дядя, мама и две тёти начали строить землянку, в ход пошли лопаты, помогали уже обустроившиеся соседи. Из лесу привозили нарубленные ветки. А нас, детей, пока передали родственникам. Через пару дней мы заселились в свои землянки.

Вот так появился на окраине бывшего Ангушта «земляно-палаточный» городок, который основали уже ингуши, вернувшиеся из депортации. Быстро кончились запасы еды. Нас брать на работу колхоз не торопился. Власти Осетии всё ждали, что мы отступим, сдадимся и уйдём на территорию Назрановского района. Видно, хоть и жили всю жизнь с нами, плохо знали наш характер, нашу приверженность корням, нашу силу воли и стойкость характера. Силой можно одолеть физически, тем более если власть на твоей стороне, но силой победить дух невозможно.

Стали жить. Немного укрепили и расширили наше строение. Родители и тёти вышли на работу в колхоз, как стало известно, из Москвы пришло указание срочно трудоустроить вернувшихся жителей. Но на открытом поле начинать жизнь сызнова было тяжело. После дождя не могла проехать по дороге даже повозка. Непроходимая грязь. Утопали в грязи ноги. А жить-то надо. Остро не хватало дров. Рубить лес нельзя, хворостом не запасёшься, а покупать не на что. Можно было как-то на живности выйти из тяжелого положения. Но разрешали держать в приусадебном хозяйстве птиц, одну корову и пять овец. В школу ходили, но одеваться не на что и покупать не за что. Разумеется, пропускали занятия. Педагоги и одноклассники не упускали возможности нас упрекнуть, назвать «врагами народа». Были, конечно же, и человеческие отношения. Но на родной земле мы чувствовали больше враждебности, чем видели это в далёком Казахстане.

Мы прошли через всё. Выдержали. Встали на ноги. В 1964 году по тем меркам построили хороший дом из дерева, обмазанный глиной. Мало-мальски обустраивали свой быт. Появилось новое селение Ангушт, рядом с нашим древним исконным поселением. Ингуши люди трудолюбивые, за пару десяток лет зажили не хуже, а даже лучше своих соседей. Подросла молодёжь, выучилась, появились свои инженеры, строители, педагоги и врачи. А им это не нравилось. Мы народ свой сохранили, несмотря на испытания. Становились сильнее и крепче. Наша семья построила в 1984 году новый кирпичный дом в Ангуште, в полтора этажа. Но пожить в нём тоже не успели. Очередное изгнание, организованное властями, пришлось на 1992 год.

Наше село, где не было ни одного выстрела, просто вытеснили боевыми снарядами в горы. Женщины, дети, старики, больные и здоровые, только что родившиеся младенцы — все, в самых нечеловеческих условиях, полураздетые, иные даже без обуви, трое суток добирались по давно забытым горным тропам в Ингушетию.

Было очень тяжело снова вставать на ноги. Но что делать? Опять отстроили новые дома. Многие вернулись в родное село Ангушт, в том числе и мои родные. Я остался здесь, в городе Сунжа, в Ингушетии.

Да, жизнь не стоит на месте. Она нас испытывает, но не ломает.