Кейпа Иналковна Гандарова (Долова) родилась майским днём 1938 года в селении Пуй, расположенном в окружении неповторимой красоты горного пейзажа, среди тянущихся к небу каменных башен, некоторые из них устояли до наших дней, поражая современников своим изяществом.
Но даже в этот мир, наполненный особой тишиной, прерываемой журчанием родников и шумом горных водопадов, тоже ворвалась война, а следом и депортация, наглядно демонстрируя бессилие человека перед безумством, творимым недочеловеками.
Иналук Долов жил в селении Галгай-юрт (ныне Камбилеевка) среди своей большой родни. Но держать большое хозяйство на равнине было невозможно, вот он и переехал в горное селение Пуй, богатое пастбищами и водными источниками. Помимо хозяйства, он занимался и предпринимательской деятельностью. В старые добрые времена его бы называли купцом. Люди часто обращались к нему за помощью. Он по их просьбе привозил кое-что из города или из соседних республик, и наоборот. Как говорится, всё у него ладилось и всё спорилось.
Среди народа он слыл мудрым человеком, мужественным и неприступным, к нему прислушивались, приходили за советом, ценили и уважали. Но обо всём по порядку.
Шёл 1942 год. Вражеская армия начала наступление на Кавказ. Немецкая авиация совершала регулярные налеты и сбрасывала снаряды на мирные селения. Один из них упал прямо во двор семьи Иналука Долова. Сам он в тот день был в отъезде. По годам, да и как вдовец, на попечительстве которого осталось семеро малолетних детей, он не был призван на фронт. Его жена умерла, когда младшая дочь ещё лежала в люльке, а старшей шёл одиннадцатый год. Вскоре он привёл в дом молодую жену. Она была на сносях, когда в их двор попал снаряд.
— Стояла обычная осенняя погода, — вспоминает Кейпа Гандарова. — Мы со старшей сестрой играли в комнате, когда услышали страшный рёв, содрогающий воздух. Мы выбежали на крыльцо и увидели в небе самолёт. Отчётливо помню сброшенный из него предмет, похожий на бревно и летящий прямо на нас. Но мы не имели никакого понятия, что это может быть бомба. Смотрели на неё и показывали пальцем. Потом наступила тишина. Небо заволокло дымом. Всё вокруг потемнело. Как оказалось, это и была бомба, которая упала в наш двор, прямо между двумя набитыми до отказа сопками кукурузы.
Когда рассеялся дым, я увидела рядом окровавленное тело сестры. Осколок насквозь пробил ей грудь. В нескольких шагах от нас лежала, истекая кровью, беременная жена моего отца. Смутно помню, что было дальше. Сестру мы похоронили. Мачеха чудом осталась жива, правда лечилась долго, но родила здорового мальчика. Я же отделалась лёгкой контузией.
Мы так и жили в горах, занимались своим хозяйством, пока не наступил злосчастный февраль 1944 года. Отца нашего дня за три до высылки увели власти, неизвестно куда и неизвестно за что. Это потом мы поняли, что от него, как от лидера, сильного и волевого человека, они решили избавиться, таким образом застраховаться на всякий случай. Мы очень долго ждали отца даже там, в ссылке, ждали его возвращения, когда вернулись домой на родину, не теряли надежды до последнего, что он живой и скоро с нами встретится. Но чудо так и не произошло.
А рано утром 23 февраля к нам тоже постучали в дверь. У порога стояли солдаты. Они сказали, что нас выселяют, дали нам час на сборы и велели брать с собой в дорогу только ручную кладь. Да и как по-другому? Тропы, по которым нам предстояло идти, были узкими, горными, где и одному пройти местами было страшновато. К тому же выпал глубокий снег, тропы замело, никакая тягловая сила там бы не прошла. Со стороны солдат ничего плохого мы не видели. К нам они были добры, проявляли сочувствие. Один из них нёс меня на руках до самого Алкуна, а оттуда дальше нас повезли до вокзала на машинах.
Солдаты советовали нам брать вещи потеплее, да запастись едой. А что мы могли взять? Мачеха с годовалым сыном на руках, к тому же беременная вторым ребёнком, и мы — шестеро детей мал мала меньше, но еда в авоськах всё же спасла нас от голода по дороге в Казахстан.
Дорога была тяжёлая, изнуряющая, как у всех: голод, холод, мелкие паразиты на теле и на одежде, а самое тяжёлое — это отнятая свобода и впереди безызвестность. Помню, когда захлопнули двери и закрыли нас на засов, один старик не выдержал. Он встал, подошёл к дверям и начал колотить по ним: «Откройте мне двери, — кричал он. — Меня лишили родины, меня лишили земли, дайте хоть увидеть небо, дайте мне подышать воздухом!» Но поезд уже ехал, слова его никто кроме нас не слышал.
Нас привезли в город Павлодар. Там был страшный холод и голод. Люди умирали целыми семьями. Не обошла горькая участь и нашу семью. Нас поселили в чьих-то сенях. Есть было нечего, накрыться тоже нечем. На пол мы стелили солому и спали, прижавшись друг к другу, согреваясь своими телами. А холод всё равно пронизывал до самых костей. Вскоре все стали болеть и умирать. Одного за другим потеряли мы родного брата с сестрой и двух сводных братьев. Второй был совсем ещё младенцем, мачеха родила его сразу же по прибытии в Казахстан. Не оправившись после родов и смерти детей, жена отца уехала к своей матери и больше к нам не вернулась. Мы остались одни, без родителей — три сестры и брат.
Старшей Маржан было тринадцать лет. Чтобы как-то прокормить нас, брат и сестра вышли на работу. Маржан устроилась дояркой на ферме, там ей давали похлёбку и кусочек хлеба в день. Она хлеб не ела, а приносила домой. Мы с сестрой делили его, но она была истощена от болезни и вскоре тоже умерла. Итак, за первые два-три месяца пребывания в ссылке нас из девяти человек осталось трое: я, брат и старшая сестра Маржан. Мне было тогда шесть лет.
Но беда, говорят, не приходит одна. Вскоре осудили моего двенадцатилетнего брата Адрахмана. Он работал пастухом, пас колхозных телят. Даже спустя много лет он не знает, что произошло в тот день, и за что его прямо с ходу начал жестоко избивать хлыстом колхозный конюх, который прискакал к нему на пастбище. Брат был рослым мальчиком, крепкого телосложения. Он не выдержал такой экзекуции, свалил его с лошади, выхватил из рук хлыст и нанёс ему ответные удары.
Его за это судили и отправили в трудармию, хотя они не имели права судить двенадцатилетнего ребёнка. Его отправили в шахту, в город Караганду. Мы остались одни с сестрой. Скоро нас нашли родственники, которые жили в Южном Казахстане, и мы переехали к ним. Брата же в это время перевели в другую шахту. На этом наша с ним связь прервалась на долгие девять лет.
В Южном Казахстане жизнь была куда сытнее, да и рядом с роднёй жилось легче.
В восемь лет я пошла в первый класс. В свободное время работала в колхозе, собирала хлопок. Там поля вокруг были белые-белые. За килограмм хлопка нам давали деньги. Я была очень трудолюбивая и упрямая, работала без устали, не давала никому себя обогнать. Когда подводили итоги, мою работу всегда отмечали денежными призами или подарками в виде материала или вещей. Это был большой стимул. После 4-х классов школу я оставила.
Все эти годы мы не переставали ждать отца, а теперь и брата. Писали письма во все инстанции, делали запросы. Время шло, но о нём не было ни слуху ни духу. Отчаявшись, мы взяли разрешение и отправились с дядей Изнором в Караганду, где затерялись следы брата. Там в комендатуре нам сказали, что такого человека не знают. Ничего не оставалось, кроме как ни с чем вернуться обратно. И вот идём мы на железнодорожный вокзал, грустные, поникшие, а навстречу нам местные ребята. Я говорю: «Дядя, давай у них спросим». А он говорит: «Откуда им знать про нашего брата, вон их сколько таких, как мы». Но я всё же рискнула, да и спросила. Они нам ответили, что живёт тут неподалеку один ингуш, но имени его они не знают.
Пришли мы по указанному ими адресу и постучали. Дверь открыл молодой парень, лет двадцати. «Адрахман!» — воскликнул дядя и крепко обнял ничего ещё не понимающего племянника. Правда, мы за эти годы выросли и друг друга не узнавали. Еще долго стояли мы у порога, плакали, обнимались и смеялись, и снова плакали...
Судьба брата оказалась тоже не из легких. После суда его отправили работать на шахту в Караганду. Название я уже подзабыла. Оттуда бригадир забрал его с собой на другую шахту. Но там случилось несчастье. Произошёл взрыв метана. Шахта осыпалась. Погибло много рабочих. По чистой случайности Адрахман выжил. Он упал на ленту, которая чуть протащила его вперёд и притормозила возле вентиляционной трубы, по которой к нему поступал воздух. Это и спасло мальчика, пока спасатели его не откопали.
После этого случая приехала комиссия на место происшествия и наложила запрет на детский труд в шахте. Больше Адрахман туда не спускался. Потом он окончил курсы шофёров и стал работать на грузовой машине. Когда мы его нашли, он уже успел обзавестись семьёй и небольшим хозяйством. У него подрастал сын, которого звали Салманом, жена ждала второго ребёнка.
Нас она встретила очень тепло. На следующий день дядя уехал, а я осталась у брата. Мы решили, что он здесь свернёт свои дела, и мы переедем к нашим. Но в конторе ему стали всячески препятствовать. Не хотели давать разрешение на переезд. Позже я догадалась, что туда тайком ходила его жена. Ну и я каждый день пропадала в комендатуре, в слезах вымаливала разрешение для брата, говорила, что нас осталось из большой семьи только трое — две сестры и этот брат, которого мы нашли через девять лет. И, наконец, вымолила. Бухгалтер там сидела, такая добрая женщина, всё гладила меня по голове и успокаивала.
Когда мы собрались уже ехать, жена брата запрятала все его документы. Она не хотела отпускать мужа. Я её очень понимала. Не знаю, почему она не хотела ехать с нами. Может, боялась, а может, брат так решил. Да и перед Адрахманом стоял серьёзный выбор. Но он решил ехать к нам, ибо там были не только мы, его сёстры, но и вся наша родня. Но связь с семьёй он поддерживал. Алименты платил. Его сын Салман умер ещё ребёнком, а второго сына назвали Борисом. Он вырос, женился, обзавёлся семьёй. В одно время жил и работал у нас, в Ингушетии, потом уехал.
Мы вернулись на Кавказ в 1958 году. В наше горное село Пуй людей уже не пускали, там никто не жил. Мы сначала поселились в селении Галгай-юрт (ныне селение Камбилеевка), откуда были родом наши Доловы. Но там нам жить не дали. Село уже находилось под юрисдикцией Осетии, и местные власти всячески препятствовали тому, чтобы туда возвращались ингуши. Выбрали мы селение Мужичи, там и поселились. Здесь и живём.
Жизнь стала потихонечку налаживаться. Хотя было нелегко, мы находили время и на радости. Часто устраивали званые вечера, где молодые танцевали лезгинку, проводили шуточные сватовства, развлекались и шутили. А в тёплое время года собирались за селом, танцевали лезгинку. Так вот и жили.
Вскоре я вышла замуж за Баматгири Гандарова. Муж мой был очень красивым парнем, даже удивлялась, как он меня в жёны взял, такую маленькую и неприметную. Свекровь была доброй и мудрой женщиной. У неё было два сына. Старший был неродным, он рано потерял мать, и она вырастила его как своего родного. Братья очень были привязаны друг к другу.
Но время было трудное. Жилось нелегко. К тому же мы с мужем строили свой дом. В лесу рубили деревья вручную, нанимали трактор, потом распиливали лес на пилораме. А когда размывало дороги, было очень тяжело, грязь была непроходимая. Дом мы построили, но муж заболел и умер от воспаления лёгких. Я осталась с четырьмя детьми. Старшей дочери было семь лет, а младшего сына я ещё держала на руках. И вот стою после похорон, задумавшись над своей вдовьей судьбой, и тут ко мне подходит деверь, взял так тепло за плечи и говорит: «Не грусти, нельзя так печалиться. Всё в руках Всевышнего. Но запомни, пока я буду жив, ни ты, ни эти дети ни в чём нуждаться не будете. Это я тебе говорю!»
Так бы оно и было, но через две недели после смерти мужа он погиб в лесу из-за несчастного случая. Так мы остались без кормильца и без покровителя.
Чего только я ни делала, какую только работу ни выполняла, чтобы выжить, чтобы жить не хуже других. С детьми заготавливали на зиму в лесу дрова и на повозке привозили их домой, экономила на тракторе. Ранней весной собирали черемшу, продавали её на рынке. Держали большое хозяйство: коров, буйволов, коз, овец, птиц разных. Каждой родственнице, которая выходила замуж, дарила хорошо набитую гусиными перьями подушку, которую сама же собирала. Много чего видали мои руки, грех им на меня жаловаться. Как многие женщины-ингушки, шила для себя и детей. Вышивала платочки, скатерти, занавески, постельное бельё и многое другое. Что продавала, что оставляла дома, украшая своё жилище, а что и дарила.
Швейную машинку мне подарила будущая свекровь, когда я была еще засватана. Машинка по тем временам была большой роскошью. Не всем она была доступна, а обшивать приходилось всех. Вот они и приходили ко мне. Я очень дорожу этим подарком.
Сегодня бабушка Кейпа живёт в селении Мужичи, окруженная любовью и заботой детей, внуков и многочисленных родственников. С ней рядом нет уже брата Адрахмана, ушла в мир иной и сестра Маржан. Погиб в аварии сын Магометсали. «Но Аллах миловал мою старость, — говорит она. — Со мной рядом все эти годы жила самая лучшая сноха — Марем Оздоева. А недавно внуки привели в дом молодых снох, очень внимательных и заботливых, которые подарили мне правнуков. Это и есть моё женское счастье!»