«...Мы шли по узким горным тропам. Шёл мелкий, пронизывающий дождь, который в одночасье перешёл в мокрый снег и повалил огромными хлопьями. Идти становилось всё трудней и трудней. В морозящей грязи утопали ноги. Обувь уже так отбилась по горным тропам, что от осенних туфель остались подобия шлёпок, которые постоянно застревали в грязевой жиже. Приходилось буквально вытягивать их, а потом вытирать грязные руки об одежду. Потом обувь и вовсе там осталась, пришлось идти в одних колготках.
В одной руке я держала десятимесячную дочь, а другой рукой подталкивала пятилетнего сына и тащила его за капюшон лёгонькой осенней куртки. Благо, мою трёхлетнюю дочь взял на руки кто-то из взрослых. Шли мы то по открытым скальным тропам, то лесом, и тогда деревья хоть как-то защищали нас от ветра. Дорога шла по крутым подъёмам и спускам, по труднопроходимым узким горным тропам, по которым мог пройти только один человек, так что шли цепочкой, друг за другом...»
Мадина Бибестовна Ахильгова, в девичестве Темербиева, жила до осени 1992 года в посёлке Южном, на приграничной территории с селением Чернореченское, где проживали в большинстве жители ингушской национальности. Сегодня это село в числе таких, как Южный, Терк, Балта и Редант-2, руководство Северной Осетии целенаправленно включило в водоохранную зону, согласно постановлению № 186 правительства РСО-А от 25 июля 1996 года, то есть в зону санитарной охраны источников питьевого водоснабжения г. Владикавказа. Сделано это, без всякого сомнения, с целью воспрепятствовать возвращению на места прежнего проживания людей ингушской национальности. Теперь здесь жить нельзя по закону. А значит, о возвращении ингушских беженцев не может быть и речи, но вот почему-то осетинские семьи в этих селениях спокойно живут и ведут хозяйство. Как-то так. Но вернёмся к рассказу нашей героини.
«...Мы, Ахильговы, жили все рядом, недалеко друг от друга, помимо нас там проживали представители фамилий Актемировых, Гетогазовых, Цицкиевых, Гаракоевых, Даурбековых, Томовых и т. д.
В ночь на субботу, 30 октября, в сёлах Пригородного района, в частности в Куртате и Дачном, началась перестрелка. Мы узнали об этом позже. Новости доходили запоздало, телефонов и связи как таковой не было. Беспокойно у нас стало после обеда. Поговаривали, что в ингушских сёлах началась этническая чистка, стреляют из больших орудий, и ингуши массово бегут в сторону Ингушетии. Но всё же не верилось, что это происходит в реальности. Мы ждали какое-то чудо, ждали, вот-вот всё это безумие остановится. Но когда снарядом пробило крышу нашего дома, женщинам велено было собраться и уйти в селение Чернореченское, к родственникам.
Мы собрались наспех, ничего из тёплых вещей с собой не взяли, так как стояла хорошая осенняя погода. Закрыли дом на ключ. Были уверенны, что через день-два мы сюда вернёмся. Но и в Чернореченском ингуши спешно покидали село и шли, кто на транспорте, кто пешком, в сторону селения Джейрах, куда последовали и мы.
Люди помогали друг другу, пеших подбирали на попутках. В Джейрахе скопилось очень много беженцев. Слухи доходили самые страшные: и об убийствах мирных жителей, и о поджогах ингушских домов, и о захвате заложников. Помню, как заплакал мой сын, который учился в третьем классе, когда услышал, что наш дом сгорел. «Значит и мой портфель сгорел?» — сказал он и начал плакать. Да, было бы смешно, если бы не было так грустно. Это было страшно.
Мы остановились в родительском доме жены моего младшего деверя — Лейлы Цуровой. В этой семье — Мухарбека и Любы Цуровых, было очень много беженцев. Каждого они старались накормить, поддержать словом, ну и, конечно же, разместить в доме. Мы там пробыли 4 дня. Погода ещё держалась тёплой, стояло настоящее бабье лето. Но, боясь, что скоро ударят морозы, а зимой переход по горным тропам был бы невозможен, многие беженцы спешили быстрее уйти через горный перевал на равнинную Ингушетию. Надежда, что мы вернёмся в свои дома, даже при таком суровом раскладе, не пропадала ни на минуту. Мы не сомневались, что вернёмся домой, очень надеялись, что в Кремле примут верное решение. Но так и не дождались до сегодняшнего дня".
...От бессилия
«Где-то 4-го или 5-го ноября, рано утром, после утреннего намаза мы двинулись в путь. Нас было человек 20-30, в основном молодые женщины с маленькими детьми, и подростки. Я была старшей, на тот момент мне было 35 лет, и у меня на руках было четверо малолетних детей. Старший сын ходил в третий класс, потом мальчик пяти лет, дочь трёхгодовалая и десятимесячная дочь на руках. На старом полуразваленном автобусе мы доехали к полудню до горного селения Таргим. Ехали долго, автобус часто ломался. Промёрзли все до костей, а дети, как прозябшие воробушки, от холода прижимались к матерям, плакали от голода. Каша, что я взяла в бутылочке для малышки, прокисла, и нечем было её кормить. К нашей беде, резко похолодало, и пошёл мокрый снег.
В Таргиме нас встретили ребята, которые стали нашими проводниками. Мы двинулись в путь. Состояние у всех было жуткое. Шли, надеясь на Всевышнего, голодные, холодные и обессиленные. Дети плакали, что младше, что постарше. Просили есть, жаловались на холод. Поначалу старались их как-то успокоить, потом иссякли силы даже говорить, как и у детей не было сил плакать. Шли молча, как зомби. Когда заходили в полесье, становилось чуть теплее, там хотя бы ветер не пронизывал тело, через промокшую насквозь одежду. Мои ноги отекли так, что я их уже не чувствовала, и шла, словно тащила за собой тяжёлые гири. Уже давно потеряла обувь. Благо, сын был в резиновых сапогах, которые ещё держались на нём.
Мужчин наших с нами не было. Они остались в Джейрахе с больными и немощными стариками, чтобы помочь им выйти позже по этим же тропам в Ингушетию. Но что дорога будет такой тяжёлой, никто не предполагал. Уже стемнело, когда к нам навстречу из Ингушетии вышла группа ребят. Они шли на помощь, принесли с собой тёплую одежду и немного хлеба. Мы страшно устали, были изнеможёнными, но шли не останавливаясь. Увидев мои ноги, кто-то из них предложил свои сапоги и носки, но не было смысла их надевать, я отказалась наотрез. Ноги отекли, а колготки так пропитались грязью, что внешне смотрелись как подобие сапог. Поначалу я их всё время отжимала, а потом это стало невозможным. Я попросила парня срезать мне ножом колготки чуть выше стоп, потому как тяжело было идти, что он и сделал. Босыми ногами шагать стало легче, хотя я их уже не чувствовала.
Я вообще ничего не чувствовала, никаких эмоций уже не оставалось, думала, что смерть вот-вот застанет меня и моих детей, и всех, кто идёт в этой цепочке. А ребята подбадривали нас, поддерживали дух, подсказывали дорогу, чтобы мы не сошли с неё. «Вот сейчас пойдёт висячий мост», — говорили они, и мы руками цеплялись за верёвку и ногами нащупывали полусгнившие доски, местами доски заменяли обвязанные верёвками стволы молодых деревьев. Таких мостов по пути мы прошли шесть или семь.
Как мы узнали позже, днём ребята из приграничных ингушских сёл подремонтировали висячие мосты, стоя по пояс в этой ледяной горной реке Ассе, в которой и летом находиться минуту было невозможно. Многие из этих ребят потом с обмороженными ногами, с разного рода воспалениями попадали в больницу, долго лечились. А про историю Ахмеда Торшхоева знают все. Он был в числе этих ребят, и потом ему ампутировали обе ноги. Но в те дни они о себе не думали. Шли группами встречать беженцев-ингушей из Северной Осетии, изнеможённых, голодных, полураздетых, пробивающихся пешком через горный перевал. Несли в рюкзаках одежду, еду, забирали у нас детей, помогали идти беременным женщинам, сажали их на «ручной замок» вдвоём, ну, знаете как, и несли таким образом дальше. Всё время подбадривали нас, успокаивали, говорили: вот-вот дойдём, там нас ждут котлы с варёным мясом, нас отогреют, накормят, и пойдём дальше...
Действительно, в лесу, на поляне ночью в большом котле варили мясо. Как они его сюда притащили по бездорожью, не знаю. Нам дали горячего бульона. Мясо я не хотела, пила и пила бульон, чтобы согреться. Здесь мы дождались и наших мужчин, которые шли вслед за нами с больными и немощными стариками. Они практически прошли тот же путь. Отсюда более немощных людей, в основном стариков и беременных женщин, увезли верхом на лошадях. Остальные продолжили путь пешком.
Было очень холодно, голодно, страшно, гасла и надежда, но сердце согревалось от поступков, я бы сказала подвигов наших ребят, тех, кто самоотверженно, отдавая последние силы заботился о нас, помогал нам, тех, кто по пояс стоял в ледяной воде, ремонтировал мосты, подвозил еду, тёплые вещи. Как я ими гордилась и горжусь. Горжусь что у моего народа такие достойные, мужественные, такие благородные сыны, и я говорила и повторяю, что бесконечно горжусь и безумно ценю свой край, свою землю, свой народ, который имеет таких мужчин.
Оттуда мы пошли дальше. Я по дороге смутно вспоминала эпизоды из произведений школьной программы. Там часто бывали такие моменты, когда заблудившийся путник всматривался вдаль, искал, что где-то там вдали забрезжит свет. Так и мы шли, высматривая свет, и наконец увидели.
Это была бывшая вахтовая площадка. Вроде там раньше стояла нефтяная качка. Там нас встречал транспорт, какой даже не помню, что-то вроде крытого грузовика. Нам дали тёплую одежду, ребята снимали с себя куртки, старались согреть детей. Кормили нас, поили, отогревали, как могли. Но мы скорее хотели добраться до родственников. Нас развезли, каждого по домам. Мы приехали к родственникам в селение Галашки, к Дауду и Адрахману Дзагиевым. Они, помимо нас, приютили ещё много беженцы, хотя своя семья была большая. Нас согрели, дали нам кров, делились последним куском хлеба. Помню, я долго не могла отогреть ноги. Замочила их в тёплой воде, но они словно в холодной стояли. Потом мы болели, хворали, и дети, и взрослые. Но обошлось без серьёзных последствий.
Мы шли всего сутки, но казалось, что вечность!
Дальше тоже были проблемы, но другого характера. Скитались по разным сёлам. В бараке в Троицком жили 15 лет. Сейчас живём в Карабулаке. В 2000 году в моей жизни произошло приятное событие, волею Всевышнего я совершила хадж на святую землю. Сегодня в моей жизни всё благополучно. Дети выросли достойными, разошлись по своим семьям. Хочется, конечно же, домой, на родину, в село Южное, Чернореченское, но увы, в ближайшее будущее это несбыточная мечта. Муж был там с ребятами в этих краях, лет пять назад. С трудом нашли место нашего бывшего проживания. Там уже всё заросло деревьями, даже фундамента не оставили. Всё стёрли с лица земли, но не из нашей памяти.
