К 28-летию этнической чистки в Пригородном районе и городе Владикавказе, в прошлом году, я записывал представителей Ингушской региональной общественной организации «Комитет содействия поиску заложников и без вести пропавших». Мы говорили о тяжелых последствиях трагических событий осени 1992 года. Также Аюп Цуров (руководитель), Дауд Аушев и Ханифа Мальсагова (Буружева) рассказывали о том, что сделано и делается для поиска ингушей — жителей Пригородного района и города Владикавказа, до сих пор числящихся в списке без вести пропавших.
Прежде чем напомнить о том, что уже скоро 29 лет как «осетино-ингушский конфликт» остается в «замороженном состоянии», позвонил Аюпу Цурову: вдруг что-то изменилось и на регулярные обращения комитета по актуальной проблеме есть хоть какие-то подвижки со стороны федеральной и региональных властей (Северной Осетии прежде всего).
Никаких подвижек нет, сообщил он. Только комитет совместно с Общественной палатой Ингушетии провели «круглый стол» 30 августа — в Международный день насильственных исчезновений, который еще называют Днем без вести пропавших. Была принята резолюция с призывом к властям организовать рабочую группу, в которую вошли бы общественники, ответственные чиновники, политики, представители силовых структур.
«Как бы то ни было, мы продолжаем настаивать, чтобы проблема без вести пропавших осенью 1992 года и после этих событий не замалчивалась. Мы здесь ранее говорили об этом, и сейчас повторюсь: 76 лет назад закончилась Великая Отечественная война, но до сих пор поисковики по всей России, в странах СНГ, за рубежом находят останки погибших солдат и офицеров Красной армии. Эта работа не останавливается. И если кто-то думает, что мы устанем добиваться, чтобы также искали наших родных и близких, ставших жертвами этнической чистки 29 лет назад, то они ошибаются», — подчеркнул Аюп Цуров.
Так называемый «осетино-ингушский конфликт» — первая этническая чистка на территории современной России, о которой пытаются вспоминать все реже и реже. Тем более, страна столкнулась с такими вызовами на международной арене, что вынужденный исход ингушей из Пригородного района и города Владикавказа 29 лет назад — давний и трагический эпизод на фоне глобальных событий. Только вот этот самый «эпизод» — мина замедленного действия, как признают многие эксперты, поскольку речь идет о Северном Кавказе и двух соседних субъектах России. Эта искусственно созданная проблема не перестанет быть актуальной с течением времени, как хотелось бы политикам в федеральном центре и в Северной Осетии. Такое не забывается поколениями, как не забудут ингуши и преступную сталинскую высылку февраля 1944 года. Тем более, мы — журналисты — в силу обязанности и долга, будем и обязаны напоминать об этом.
Проблема без вести пропавших людей
Обращаясь к актуальной проблеме поиска без вести пропавших во время и после «конфликта» осени 1992 года, приведу фрагменты из своего же прошлогоднего материала.
В 2014 году под редакцией политолога Якуба Патиева издана «Книга памяти» погибших и пропавших без вести «во время осетино-ингушского конфликта осени 1992 года и в последующий период». Сведения занесены в книгу на основании документов, предоставленных Ингушской региональной общественной организацией «Комитет содействия поиску заложников и без вести пропавших» и Ингушским отделением миротворческой миссии имени генерала Лебедя на Северном Кавказе. Издание подготовлено редакционной коллегией, утвержденной руководителем Министерства по внешним связям, национальной политике печати и информации Ингушетии.
Как рассказал Аюп Цуров, комитет сотрудничает с миротворческой миссией имени генерала Лебедя, с поисковиками из Чечни, Дагестана, Ставропольского края, Северной Осетии («Рухш»).
«В год два раза встречаемся, обмениваемся информацией, что удалось, делимся опытом, как проводить работу, намечаем пути сотрудничества. Но, сам понимаешь, наши предложения носят рекомендательный характер, без помощи властей, правоохранительных органов проблему поиска без вести пропавших не решить», — сказал он.
Что сделано за эти годы? Помимо различных акций, проводимых комитетом при помощи меценатов и властей, конкретный результат — это выдача около 100 генетических паспортов родственникам пропавших без вести. Помогла в этом миссия имени генерала Лебедя во главе с Александром Мукомоловым, а также региональные власти, 111-я и 116-я лаборатории Южного военного округа в Ростове-на-Дону. ДНК-экспертизы проводились именно там. Создан региональный банк данных. Информация о пропавших без вести ингушах и их родственниках внесена во Всероссийский банк данных. То есть если в любом регионе России будут обнаружены останки, можно установить, чьи они.
Представитель комитета Ханифа Мальсагова отметила: «У нас здесь на кладбище (ГIоазота кашамаш в Назрани, — ред.) было 20 могил неопознанных погибших во время активной фазы конфликта осени 1992 года. В 2009 году при содействии миссии имени генерала Лебедя была проведена эксгумация этих захоронений. Мы установили имена 9 человек, 8 — ингушей и одного осетина — Эльбруса Цохоева из села Октябрьское. Его останки были переданы родным в Северной Осетии. К сожалению, установить имена похороненных в 11 могилах не удалось. Их останки ДНК-экспертизе не подлежали. Надмогильные плиты этих погибших покрашены в сигнальный желтый цвет и на каждой надпись „Неопознанный“. Немного утешает все-таки то, что у восьми жертв конфликта появились свои именные чурты и родственники могут прийти, прочитать молитву. Когда проводилась эксгумация, комитет подключился активно, мы приглашали сюда родственников погибших и пропавших без вести, помогали, чем могли».
Аюп Цуров заметил, из 192 ингушей, которые числятся в списке пропавших без вести людей, 152 человека уведены вооруженными боевиками непосредственно в дни конфликта (31 октября — 4 ноября 1992 года). Остальные 40 пропали без вести уже в постконфликтный период, когда они по различным делам выезжали в Пригородный район, в свои села или во Владикавказ.
Еще раз повторю: люди пропадали не только в дни острой фазы конфликта, но и через годы после него. Разве это не свидетельство того, что ингушей целенаправленно не хотели пускать обратно в свои села? Давайте говорить откровенно, и сейчас отдельные «псевдопатриоты» в Северной Осетии не желают, чтобы количество ингушей в Пригородном районе увеличивалось. Ведь именно для этого, надо полагать, и были придуманы тезис «о невозможности совместного проживания осетин и ингушей», «морально-психологический климат» (он все зреет и не может созреть), та же водоохранная зона, в которой оказался ряд сел, где традиционно проживали ингуши.
Именно для этого каждый год, когда приближается 31 октября, некоторые осетинские общественные деятели, журналисты начинают повторять уже избитое: «вооруженное нападение ингушских бандформирований», «ингушская агрессия», не забывая упомянуть доблестных «защитников отечества».
Давно уже выяснено и представлены доказательства, что не было никаких созданных ингушских бандформирований, а были неорганизованные вооруженные группы (этого никто не отрицает). Они пытались защитить свои семьи, родственников и близких. Не было никакой доблести, с какой стороны на этот конфликт ни смотри. Про защитников отечества — лучше бы соседям вообще не упоминать. И наши коллеги с осетинской стороны (особенно старшее поколение журналистов), я уверен, хорошо знают: почему.
Осетин — жителей Пригородного района, накручивали годами, указывая на ингушей: «вот ваши враги». Вспомним, как людей встречали в штыки, после возвращения из депортации 1944 года. Хозяев, которых отправили фактически на вымирание в Северный Казахстан, просто не пускали в свои дома, когда они начали возвращаться через 13 лет ссылки. (В отдельных своих селах ингуши так и не поселились.)
Вспомним и октябрь 1981 года, когда во Владикавказе (тогда — Орджоникидзе) несколько тысяч человек устроили массовые беспорядки и погромы, выступая против ингушей. Провокаторы требовали депортировать ингушей из Пригородного района. Это было за десять лет до Закона «О реабилитации репрессированных народов». Ну, а после этого «гуманного нормативного акта», принятого 26 апреля 1991 года, в Северной Осетии начались неприкрытые провокации в отношении ингушей, и тому множество свидетельств, в том числе — выводы следователей Генпрокуратуры России, работавших здесь, после событий осени 1992 года.
«Враг» был обозначен, о нем постоянно напоминали, поэтому накрученные пропагандой вчерашние соседи ингушей, взяв в руки оружие, расстреливали, брали в заложники людей, с которыми годами жили рядом. Они делали это (есть свидетельские показания), и им никто не мешал во время активной фазы конфликта: ни власти Северной Осетии, ни сотрудники правоохранительных органов, ни военные, когда в Пригородный район ввели войска.
Повторюсь, им никто не мешал. А те осетины, которые понимали, что так делать нельзя, что это «мина», закладываемая под будущее, просто отмалчивались. Никому ведь не хочется, чтобы его записывали в предатели интересов своего народа. Тем более, когда толпа выходит из-под контроля, она не щадит ни своих, ни чужих.
Вернемся к теме без вести пропавших людей. Комитет регулярно направляет обращения властям, руководителям силовых структур, только вот там, в высоких кабинетах, эти призывы превращаются в «бумажки».
Вполне якобы логично, что тут встает вопрос: зачем обращаться в различные ведомства, если никаких подвижек в решении проблемы нет? И этот вопрос, как признаются представители комитета, им задавали.
«Да, задавали, и не один раз. Ответ очень простой и прямой, — сказал Аюп Цуров. — Отдельные чиновники и в федеральном центре, и на месте (в Северной Осетии) с радостью готовы забыть, что есть такая проблема. У них своих „текущих“ дел хватает. Если мы и другие общественники их не будем тревожить, судьбы пропавших без вести никого не будут интересовать, их имена предадут забвению, в чем я нисколько не сомневаюсь».
«Они не понимают или не хотят понимать, что, отсутствуя физически, наши родные, которых мы даже по-мусульмански, по-человечески не похоронили, в душе всегда с нами!» — с горечью и слезами на глазах добавляет Ханифа Мальсагова.
Такую боль нельзя изобразить, она идет изнутри и видна во всем облике человека, и особенно в его глазах. Тех, кто занимается формальными отписками, надо было бы ежедневно заставлять смотреть в эти глаза, вот тогда, может, их и пробрало бы! (Все-таки они же человеки, а не роботы.)
Эти люди совсем не далеки от этой острой проблемы, наоборот — она им очень близка. У Аюпа Цурова пропало три брата, у Ханифы Мальсаговой — отец, трое братьев, дядя, тетя и двоюродный брат.
«Конфликт» и трактовки
Что происходило в Пригородном районе непосредственно перед «конфликтом»? Кто спровоцировал людей на вооруженное столкновение, и как это стало возможным?
Обращусь опять же к своему ранее опубликованному материалу.
«Вот что пишет бывший председатель Госкомитета России по национальной политике, историк, общественный деятель, ныне академик — секретарь отделения историко-филологических наук РАН и научный руководитель института этнологии и антропологии Российской академии наук Валерий Тишков: «Хроника эскалации насилия в осетино-ингушском конфликте достаточно хорошо известна. 20 октября (1992 года, — ред.) в селе Шолхи (ныне Октябрьское, — ред.) Пригородного района бронетранспортером ОМОНа МВД СОССР была задавлена школьница-ингушка (Гадаборшева, — ред.), что вызвало возмущение жителей поселка. В ночь на 21 октября в поселке Южный Пригородного района работник МВД Северной Осетии застрелил двух ингушей. В тот же день произошло столкновение между жителями поселка Южный и сотрудниками служб МВД СОССР, в ходе которого с обеих сторон было убито и ранено еще 7 человек. И водителю, и милиционеру даже не было предъявлено каких-либо обвинений. Зато убитых милиционеров хоронили с почестями в присутствии А. Г. Галазова (руководителя Северной Осетии, — ред.) и членов правительства.
24 октября в поселке Южный состоялся митинг ингушского населения, на котором параллельно с существующими органами была избрана временная администрация района. В тот же день в Назрани на объединенной сессии трех райсоветов было решено блокировать въезды и выезды в ингушских селах Пригородного района, собрать добровольцев в отряды самообороны и подчинить их штабу в составе руководителей райисполкомов. Как отметила Ирина Дементьева (корреспондент „Известий“, — ред.), „безоглядные эмоции, а может быть, и честолюбие некоторых авторитетных ингушских деятелей толкали их в умело поставленную западню“ („Война и мир Пригородного района“, — ред.). В последующие до 30 октября дни в населенных пунктах компактного проживания ингушей проходили локальные стычки, перешедшие 31 октября в массовые вооруженные столкновения в поселках Пригородного района.
С ингушской стороны участниками боевых действий выступили группы вооруженной стрелковым оружием молодежи, и не имеется каких-либо данных, что эти выступления организовывались из единого центра и при направляющей роли обученных командиров. Это было действительно выступление, скорее спровоцированное, а не заранее подготовленное».
То есть людей (с обеих сторон) технично довели «до кипения», а «сценаристы» как раз этого и добивались.
По данным прокуратуры России, в период вооруженного конфликта с 31 октября по 5 ноября 1992 года погибло 583 человека, в том числе 350 ингушей. Заметим, согласно информации Ингушской региональной общественной организации «Комитет содействия поиску заложников и без вести пропавших», в период вооруженного конфликта с 31 октября по 5 ноября 1992 года погибло 474 жителя Пригородного района и города Владикавказа ингушской национальности. Среди погибших — 27 женщин, 31 ребенок, 45 стариков. Имена многих из них выбиты на плитах Мемориала жертв конфликта осени 1992 года в Назрани («ГIоазота кашамаш»).
Ранено тогда было 939 человек, в том числе 457 ингушей, пропал без вести 261 человек, из них — 208 ингушей (по последним данным, в списке без вести пропавших все еще числятся 192 ингуша). Подверглись незаконному лишению свободы в качестве заложников тысячи человек (до 10 тысяч с ингушской стороны и несколько сотен с осетинской) .
В начале ноября в зону «конфликта» были введены федеральные силы, которые, по сути, помогли выдавить ингушей из своих сел в Пригородном районе, и это факт.
Ингушетия тогда фактически существовала на бумаге, как субъект России, и не имела полноценно функционирующих государственных органов власти, которые могли бы оказывать помощь беженцам. Одних вынужденных переселенцев принимали родственники, других размещали в общежитиях, школах, интернатах и детских садах.
До сих пор поражает это цинично-пафосное клише коллег из соседней республики о том, что чуть ли не до зубов вооруженные ингуши, заранее спланировав все, «вторглись на территорию Северной Осетии», но были отброшены.
Прошло 29 лет, но до сих пор это заученно повторяется. Между тем в течение каких-то 3-4 дней из 19 населенных пунктов Пригородного района и города Владикавказа вынуждены были уйти десятки тысяч человек — ингушей. Изгнание сопровождалось потерями человеческих жизней и практически всего нажитого имущества. (Разграблено, сожжено и разрушено более 3,5 тысячи домовладений граждан ингушской национальности.)
Помнится, наши осетинские коллеги хвалились тем, что Северная Осетия самая читающая республика на Северном Кавказе, там более 60 печатных изданий на русском и осетинском языках. Самый многонациональный регион (после Дагестана), толерантность просто зашкаливает. А тут такое! Я даже понимаю коллег-осетин. Ведь если написать все, как было, героику для будущих поколений не сделаешь. Действительно, какие уж герои те, кто убивали безоружных людей, брали их в заложники, взрывали или сносили при помощи техники ингушские дома?!
Героику также не сделаешь, если напишешь, что бандформированием с полным основанием можно назвать отряд, прибывший в Пригородный район из Южной Осетии. Отряд, состоящий из граждан другого государства. (Что-то у них это очень скоро получилось, словно ждали сигнала!) Вот их рейд и есть настоящая агрессия, поскольку «осетино-ингушский конфликт» произошел на территории России, в него были втянуты два субъекта одной страны. Какое отношение к нему имели жители Южной Осетии? Да, кстати: почему вооруженных людей из другого государства спокойно пропустили через границу?
Этническая чистка и память
1 ноября 1992 года указом Президента России Ельцина на территории Пригородного района было введено чрезвычайное положение, а 2 ноября образована Временная администрация (после — ВГК).
Главы этой самой администрации менялись, но только существенно не менялось что-либо по актуальной проблеме возвращения людей в места постоянного проживания. Ряд населенных пунктов в Северной Осетии так и остался «закрытым» для возвращения ингушей, ингушские и осетинские дети в отдельных селах Пригородного района до сих пор учатся в разных школах, в организациях и учреждениях соседней республики ингуши представлены в единичных случаях, в законодательном собрании Северной Осетии они не представлены и вовсе.
Агентство РИА «Новости» напоминает, что официальная оценка событий 1992 года властей соседней республики была закреплена в материалах 18-й сессии Верховного Совета Северо Осетинской ССР (ноябрь 1992 года) и II съезда осетинского народа (май 1993 года). В этих материалах конфликт трактуется как «заранее подготовленная, тщательно спланированная, технически оснащенная, поддержанная большей частью ингушского населения Северной Осетии вероломная агрессия бандитских формирований ингушей против суверенной Северо Осетинской ССР» с целью захвата и отторжения части Пригородного района и правобережья города Владикавказа, присоединения их к вновь образованной Ингушской Республике.
Руководством СОССР был принят тезис о «невозможности совместного проживания с ингушами», который был отменен только в 1997 году при содействии специального представительства Президента России по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта. (Это тоже полуправда, поскольку отменен он формально.)
Оценка событий 1992 года ингушской стороной была закреплена в материалах чрезвычайного съезда ингушского народа (февраль 1993 года) и постановлении Народного собрания — парламента республики от 21 сентября 1994 года. В этих документах конфликт представлен как «насильственная депортация ингушского населения с территории Северной Осетии» и «этническая чистка».
С этой оценкой согласен и Валерий Тишков. Он пишет: «Хотя война в Чечне затмила события в Республике Северная Осетия, первый насильственный конфликт на территории современной России остается неразрешенной гуманитарной и политической проблемой. Политики и эксперты должны осмыслить уроки осетино-ингушского конфликта и не терять воли к его урегулированию. Ряд оценок и предложений мне кажутся наиболее важными. Это был этнический конфликт в его наиболее выраженной форме, ибо обе конфликтующие стороны были мобилизованы по принципу этнической принадлежности...
Республиканские власти (Северной Осетии, — ред.) полностью встали на позиции „национальных интересов осетин“ и предпочли кровную солидарность с гражданами другого государства защите интересов и безопасности жителей республики (ингушей, — ред.), которые составляли этническое меньшинство. Более того, они и выступили организаторами силовой акции изгнания части граждан с территории их проживания вместо настойчивых усилий по улучшению правления и нейтрализации, провоцирующей деятельности ингушских радикал-националистов среди жителей Пригородного района. Вместо позитивных мер по вовлечению ингушей в общественно-политическую жизнь республики, усилению их лояльности и социально-культурной удовлетворенности, был избран путь отторжения и даже третирования тех, кто еще на памяти живущих поколений испытал травму депортации и легко стал жертвой безответственных агитаторов „своей“ государственности и „справедливых“ границ».
Как отмечает известный ингушский политолог Якуб Патиев, «ни принятые нормативные правовые акты, ни многочисленные обращения ингушей в высокие инстанции Российской Федерации не восстанавливали их (ингушей, — ред.) конституционных прав. Лишь в августе 1994 года, почти через два года с этнической чистки, начался вялотекущий процесс возвращения вынужденных переселенцев».
Сегодня осетинской стороной говорится о том, что в Пригородном районе уже проживает до 25 тыс. ингушей. Но тут есть вопросы. Нельзя же считать возвратившимися в места постоянного проживания тех, кто периодически наезжают в свои села, но не живут там, а обосновались в основном в Ингушетии, а также в других регионах страны и за рубежом. По нашей информации, сегодня в Пригородном районе фактически проживает около 15 тысяч ингушей, не больше.
Якуб Патиев пишет: «Более 160 документов принято федеральными органами государственной власти для восстановления конституционных прав жертв конфликта за более чем 20 постконфликтных лет, подписаны сотни двух- и трехсторонних соглашений, а проблема ликвидации последствий трагедии 1992 года не решена. Главами обеих республик подписаны десятки договоров и соглашений по восстановлению конституционных прав граждан, республиканскими (Ингушетии и Северной Осетии) органами государственной власти изданы около 200 нормативных актов.
Только Президентом Российской Федерации принято более 90 указов, распоряжений и поручений по вопросам ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 года».
Несколько слов о памяти. К 25-летию конфликта осени 1992 года в предгорном сельском поселении Алкун Ингушетии был открыт памятник «Дорога жизни». Это — напоминание всем о том, как удалось спасти большую часть ингушского населения Пригородного района от катастрофы. Длинной вереницей через Ассинское ущелье, по нехоженым горным тропам в холод и стужу люди спускались на равнинную часть Сунженского района республики — старики, женщины, дети. Для тысяч этот сложный и опасный путь оказался настоящей дорогой жизни.
Мы помним, и будем помнить! Этническая чистка — преступление без сроков давности, а политиканы, провокаторы и их пособники, устроившие «конфликт», раскаиваться в содеянном в 1992 году не собираются. Федеральному центру рано или поздно придется принимать определенное решение, «заморозка» — не выход.